Имена героев изменены. Их данные есть в редакции.

«Жила в постоянном напряге, за месяц на 7 килограмм похудела»

— Симпатичный милый мужчина в домофон сказал, что принес заказное письмо. Мы на самом деле ждали посылку, и это не выглядело чем-то экстраординарным.

Виктория открыла дверь, и в квартиру вошли трое сотрудников КГБ. Один из них сказал, что Егора подозревают в финансировании экстремистской деятельности.

— Не знаю, откуда это всплыло. Всю технику забрали, а у мужа на телефоне были донаты через фейсбук, насколько я понимаю.

Егора отвезли на допрос в КГБ, спустя какое-то время он позвонил — сказал, что ответил на все вопросы и едет домой. Через несколько часов был второй звонок — мужа Виктории увезли в Следственный комитет. Позже звонил уже следователь, а Егора отправили на Окрестина.

— И без вариантов. Мы просили под залог, под поручительство, под все на свете — были отказы. Потом его перевели на Володарку. Я мужа больше не видела, свидания никто не разрешал. На Володарке он писал письма, они доходили.

Что было после задержания мужа, Виктория помнит плохо. Она поняла, что не может ночевать дома — кэгэбэшники забрали у Егора ключи от квартиры, и девушка не знала, чего ждать.

— Я сгребла ребенка и в три часа ночи ушла к друзьям. Какое-то время жили у них, потом у родственников. Детали этого периода даже сложно вспомнить, потому что это был жутчайший стресс и страх.

Первое время я вообще нигде и никак не отсвечивала, удалила все соцсети. На каждое движение машины я шла к окну — казалось, что это за мной. Жила в постоянном напряге, за месяц на 7 килограмм похудела. Это было очень страшно.

Виктория боялась, что силовики найдут в изъятом компьютере фото с протестов. Она считает, что ее задержание было вопросом времени. До декрета девушка работала врачом, подписала открытое письмо медиков против пыток и насилия и попала в «черный список» на работе из-за подписей за альтернативных кандидатов.

— Из-за ребенка стоял вопрос о том, насколько велики мои риски оказаться рядом с мужем. Я не до конца была уверена, что я смогу это все выдержать, поэтому очень долго колебалась. Это не было решение из разряда «его забрали, я тут же села в маршрутку и быстро уехала».

Статья«Наябаць КДБ — гэта задача нетрывіяльная і шанец на поспех невялічкі». Силовики продолжают преследовать беларусов за донаты BYSOL

Я подавалась на визу, что-то нужно было делать, что-то доказывать в посольстве, потому что документов никаких не было. Сложно эмоционально, физически, но ничего.

Написала письмо в консульство, объяснила ситуацию. Через какое-то время меня пригласили, но у меня не было разрешения на вывоз ребенка от мужа и документов, подтверждающих политическое преследование в отношении него. Мы какое-то подобие этих документов нашли за неделю.

Если бы у меня сразу были все документы на руках, визу открыли бы за пару дней. А так вышло в общем порядке, без гарантии, что ребенку откроют.

Через месяц после задержания мужа Виктория с ребенком уехали из Беларуси.

«Через месяца два после того, как его задержали, меня накрыло совсем»

Уже после отъезда Виктории позвонил следователь и пригласил на допрос. По словам девушки, он был «безумно счастлив» услышать о том, что она уехала из Беларуси.

— Может, решили, что мелкая сошка, чтобы за мной гоняться. Если бы у них не было моего мужа, я бы сказала: «Откуда я знаю, что ты следователь? И вообще — что вам надо?» Но я же понимаю, что мне он ничего не сделает, а ему… Поэтому старалась максимально корректно разговаривать.

Эмиграция с маленьким ребенком дается Виктории непросто. Малыша оставить не с кем, поэтому девушка пока не может выйти на работу. У беларуски остались небольшие сбережения, с деньгами помогают фонды и друзья.

— Было очень сложно найти жилье — маленький ребенок и нет работы. Осенью, до того как я нашла квартиру, условия проживания были так себе. Казалось: «Ну всё, это конец». Это страшное состояние.

Жилье мы нашли в конце концов. Квартира — это самая большая затрата, аренда стоит как-то фантастически дорого. Честно говоря, когда вопрос касается квартиры, меня иногда начинает подташнивать. Сегодня есть чем платить, а что будет завтра — очень страшно.

До весны нам нужно протянуть, потом ребенок пойдет в сад, а я пойду работать.

Виктория хотела бы вернуться к врачебной практике, но сделать это быстро не получится — подтверждение диплома забирает много сил и времени. Девушка рассчитывает устроиться помощником врача.

Беларуска говорит, что не до конца оправилась от пережитых потрясений, но думать о своем состоянии ей некогда.

— Был такой момент — не просто «мне грустно, больно», а типичной клинической депрессии, когда до боли тяжело вставать с кровати. Через месяца два после того, как его задержали, меня накрыло совсем.

Я не обращалась к специалисту. Не знаю, что помогло тогда — может быть, общение с друзьями, может, просто новогодние праздники пришли и стало легче. Не могу сказать, что я совсем с этим справилась. Иногда накатывает так, что задыхаешься.

Ребенок — самый главный стимул, конечно. Если с тобой что-то не так, то что будет с ним? Это самый большой страх — здесь из родных никого.

Виктория старается не рефлексировать, не думать о том, что случилось с мужем и что будет с ним дальше. Ей не хочется верить, что Егор проведет в заключении весь назначенный ему срок.

— Связь мы поддерживаем через письма. Хотелось бы просто увидеть его хотя бы. Меня больше волнует, что они с ребенком не видятся. Он определяет отца на фотографиях, знает, что это папа.