«Ты просто сидишь, тебя нет, при этом дома продолжается жизнь»

Я думаю, что по-другому было бы с нами, если бы Юрий Анатольевич был жив. С протестами это никак не связано, просто он знал, как работает эта схема, когда закрывают всех твоих сотрудников, что от тебя ждут и как действовать. Я таких кейсов видела несколько: как наши крупные бизнесмены выходили из этой ситуации — это дорого, довольно долго, но обычно все оказываются на свободе. Здесь получилось как получилось.

Я понимала, что мы выйдем, если договорятся. Я готовилась сидеть примерно месяцев 6-7, потому что обычно где-то столько договариваются, платят, а потом выходят люди. Примерно так закончилось с «Пандой» — там довольно долго — год человек сидел.

Ты сидишь и понимаешь, что это может быть на всю жизнь. Узник замка Иф. Тебя не водят на допросы, от тебя ничего не хотят. Ты просто сидишь, тебя нет фактически, при этом дома продолжается жизнь. В мае мы сели, в июне у меня умер отец. Я переживала, что я не могу быть с семьёй, не могу закрыть массу юридических вопросов, создавая неудобства своим «сидением».

«Нам помогало очень много людей, которые названы сейчас "неоднозначными"»

Некому было договариваться — это нужно уметь делать. Обычно это могут делать наши топовые бизнесмены. Я знаю, как они договаривались — по чем, сколько это занимало времени.

Я не думаю, что это формализовано прямо так — сетка с деньгами. Это была одна из частей. Возможно, надо было что-то еще сделать. Возможно, надо было канал отдать, я не знаю. Я не участвовала в этих переговорах, насколько я знаю — их не было в каком-то нормальном виде.

Для этого надо быть или в стране, или чтобы кто-то, кто умеет вести эти переговоры, был в стране. Это сложная тема. За меня договаривались другие люди. Поэтому какие там были условия — я не знаю. Я была одной из частей большой сделки.

Мне очень повезло, что человек вспомнил. Я смеялась, что я себя чувствовала бедным евреем, которого добрые люди запихнули в подвал и пытаются спрятать от фашистов. Понимая, что еврею может быть конец — и дому, и спасателю заодно. В итоге всё-таки выпихали меня из горящего сарая. Хорошо, что вместе с коллегами. Потому что могло получится для нас хуже.

[Когда уехала из страны], я понимала, что они получат только штраф. Не было у меня другого выхода. Я и так максимально долго оставалась в стране, пытаясь решить вопрос другими способами, в том числе чтобы не подставлять тех, кто мне помогал. Новыми праведниками народов мира назовут тех, кто помогал людям в ситуации, когда не помогать и отказать было гораздо проще, чем согласиться. Понятно было, что никакой поручитель тебя не спасет. Нам помогало очень много людей, которые названы сейчас «неоднозначными», «спорными» или еще какими-то.

Хорошо быть однозначным, когда ты в фейсбуке вещаешь. А когда ты внутри страны пытаешься прятать в подвале еврея, ты не можешь об этом написать в фейсбуке. Ты не можешь сказать: «Товарищи, пожалуйста, заткнитесь. У меня в подвале еврей. И если я сейчас что-нибудь скажу, то за ним придет гестапо. Занят я, занят».

Съемка в фильме БТ — часть сделки

[Съемка в пропагандистском фильме] была частью сделки. Без этой части сделки не была бы реализована вторая ее часть. Вызвали в Следственный комитет, сказали, что Ксения Петровна Лебедева будет вести беседу.

Я знала, что стоит на кону. На тот момент, если бы в этом фильме надо было сняться топлес, я бы снялась, потому что это — судьбы людей. Я знала, что за эту возможность заплачено дорого, это было очень сложно и я не могу соскочить. Другой такой точно не будет.

Большая часть вещей [сказанных в фильме] — обычное бухтение наемного работника. Было что вас не устраивало? Ну конечно было — от зарплаты до загрузки. А о чем это свидетельствует? Да ни о чем. Расходились во взглядах? Да, расходились. Так мы постоянно расходились и сходились, и ругались. Я придумала себе состав преступления сама. Потому что мне адвокат сказал: «Ты сообразительная. Быстро соображай».

«Выбирая между своим человеком и демократическими ценностями, я выбираю человека»

Мне говорят: «Знаешь, если людей доставать любой ценой, торговаться, а потом они выйдут и что ты им скажешь? Чем-то пришлось пожертвовать за их освобождение». Я боюсь не того, что я им скажу, я боюсь, что у меня не будет возможности им никогда ничего сказать. Потому что условия, в которых сидят люди в беларуских СИЗО и колониях, они не соответствуют общепринятым. Там нет медицинской помощи, там нет ничего.

Люди, которые болеют в колонии, подтвердят, что это 50 на 50. Либо выживет, либо нет. Слава богу, если с тобой что-то не очень серьезное. Я, как человек, у которого два раза в СИЗО была почечная колика, скажу, что это и на воле не приятно, но в СИЗО — это космос. Ты не можешь ничего. Твое счастье, что ты можешь внятно изложить проблему и там нормальный персонал, который достаточно быстро может уколоть обезболивающее. В колонии и это тебе не обеспечат. Это потому что я точно знаю что со мной. А если что-то неожиданное? Я не знаю, сколько времени уйдет на диагностику тебя. И у тебя есть все шансы не дожить.

Я очень жалею, что у меня не было возможности с ней обсудить, чтобы ее попытаться впихнуть в эту конструкцию. Просто потому что не получилось логистически — через адвокатов были попытки, но это так не обсуждается.

[Когда узнала, что запустился преемник TUT.by — «Зеркало»], я понимала, что это может стать проблемой. Надеялась, что будет обмен. Лучшая новость, которую я ждала — что канал закрыт в обмен на Золотову. «Главного преступника» выторговать, а дальше мы бы уже пошли до кучи. Я очень надеялась, что будут доставать Марину любой ценой: закрытием проектов, вплоть до признательного видео всем порталом взявшись за руки.

Потом почитала интервью своих коллег: кто-то спасал бизнес, кто-то спасал демократические ценности, кто-то — медиа. Извините, я эгоистично хотела бы, чтобы спасали меня. Не меня лично, сотрудников. Просто потому что есть какие-то обязательства начальника. Если моего человека забирали на 15 суток, я чувствовала свою вину. Точно так же, сидя в СИЗО, я понимала, что отвечаю за людей из своего отдела. И демократические ценности — я их очень разделяю — но, выбирая между своим человеком и демократическими ценностями, я выбираю своего человека.

Найти переговорщика и понять, чего хочет Лукашенко

Я не вижу рисков для Лукашенко, если сейчас он выпустит все 1 500-2 000 политзаключенных. А что, собственно, произойдет? Какая сила появится, которая его сдвинет, сметет и так далее? Есть люди, которые уже написали много ходатайств о помиловании ему. Ты сидишь, у тебя дома драмы, трагедии, отсутствие денег, куча сложностей, плюс твое здоровье, плюс тысяча других обстоятельств.

Давайте подпишем эти «помиловки» и выпустим этих людей. Останется минимум — на часть из них надавят родственники, потому что достаточно нескольких позитивных кейсов и люди чувствуют, что есть шанс выйти. Выйти мечтают многие.

Есть железные сидельцы, я их очень уважаю. Я бесконечно уважаю Статкевича. Я за него голосовала и говорила, что это единственный кандидат, который не подведет меня никогда. Это офицер, это железный мужик. Нельзя сравнивать многодетную мать или женщину средних лет с кучей болячек с офицером, который умеет сидеть.

Я не вижу каких-то рисков от ослабления этого давления. От прекращения сажания уборщиц, маникюрщиц, слесарей. Я понимаю, что машину сложно остановить, но остановить ее надо. Потому что я не вижу здорового окончания этой ситуации, если машина не остановится. Что мы получим? В Беларуси задержали всех человек?

Что ему [Лукашенко] может быть интересно [в обмен на освобождение политзаключенных]? В разные моменты разное. Ему однозначно была интересна Олимпиада. Это был хороший пункт, но, к сожалению, нас не очень поддерживали.

Есть гарантии личной безопасности, но я думаю момент еще не пришел к этому. Есть куча более мелких вопросов — приоткрытых SWIFT'ов, авиации. Ввели санкции против «Белавиа». Сапега и Протасевич уже на свободе. От отсутствия авиасообщения страдает Лукашенко в меньшей степени, чем обычные беларусы. Причем состоятельные беларусы могут летать через Стамбул, обычным беларусам стало гораздо сложнее куда-то выбираться.

Я не вижу проблемы, чтобы в обмен на какую-то большую группу людей смягчить некоторые санкции. Все, кто говорит, как можно торговаться санкциями… Товарищи, санкции — это четверть беларуской экономики. Есть тысяча позиций товаров, из них 250 под санкциями — запрещены их поставки. Ну пусть из них останется 220. Никакого эмбарго нет. Товары идут, поставки идут. В Евросоюз поставляются беларуские товары, поставляют товары назад.

Если мы где-то подвинемся по каким-то точечным штукам — я не вижу большой в этом беды. Если на кону сотня гуманитарных-тяжелобольных, старых, многодетных, несовершеннолетних политзаключенных.

Самый простой путь понять «как» — это проанализировать успешные кейсы вышедших. Беглый анализ показывает, что в большинстве из этих случаев в качестве переговорщиков были русские. Чиновники, бизнесмены. Значит искать выход на них. Значит искать условного Абрамовича. У них получается как-то.

Photo by ThisIsEngineering