Били сковородкой, выстрелили в ногу. Задержание и ГУБОПиК

— Встретились с [милицией] в подъезде. Я выходил, мы пересеклись взглядами и все поняли. Спросили мою фамилию, начали кричать: «Госнаркоконтроль!».

Силовики пришли к Косте в ноябре 2022 года. Все из-за фотографии, которую нашли во время обыска в телефоне директора тира, где работал парень. На снимке он стоит в байке с надписью «российский военный корабль, иди на@уй» — в ней Костя ходил голосовать на референдум в 2022 году.

Костю привели в квартиру, поставили на растяжку и били по торсу. Силовики нашли у него плакат с надписью «Карателям здесь не рады» — парня потащили в кухню и положили на пол.

— Голова тяжелая, темнеет в глазах, начинают бить. Я сначала не совсем даже понял, чем. Догадался, что это сковородка, скорее, по звуку. Думал, что ногами, но у кого нога такого размера? Они там что, прыгают на мне?

Потом привезли в ГУБОПиК — там Костю били, угрожали «пристрелить» и «посадить на 15 лет». Один из сотрудников, которого парень называет «офисным», ударил его в живот.

— Он схватил мою голову, начал бить об стену и кричать: «Что ты знаешь о полке Кастуся Калиновского?» Я ничего не знал и не мог ничего сказать, потому что из меня вышел воздух. Просто повезло, что у меня был капюшон надет, и он немножко смягчил удар. Он меня так бил, наверное, секунд 15, пока кто-то не сказал, что, даже если бы я хотел, не мог бы ответить.

В руках другого силовика оказался страйкбольный автомат, изъятый из тира во время обыска. Милиционер стрелял прямо в помещении: сначала по полу, а позже прицелился в ногу Кости — он стоял ближе других задержанных. После нескольких одиночных выстрелов губоповец переключил ружье на автоматический режим и нажал спусковой крючок.

— Это было невероятно больно. Ему смешно было, он ржал. Остановился только тогда, когда вышел его коллега и сказал, что шарики к ним залетают, надо все убирать.

Под кожей на стопе Кости застряли осколки пневматической пули, но сотрудников ГУБОПиК это не беспокоило. Позже парня отвели сниматься в «покаянном» видео — Костя решил воспользоваться этим и наморгать сигнал SOS азбукой Морзе.

— Я услышал фразу типа: «Что ты как дэбил моргаешь тут?»

Предлагали освобождение, если кого-нибудь «сдаст». Административка

В изоляторе на Окрестина парень рассказал медсестре о застрявших в ноге осколках пневматической пули, и та хотела отправить его в больницу. Но один из милиционеров сказал, что Костя «контрольный» и его нужно оставить в ИВС. Поже он понял, что так называют «политических».

На суде адвокат добивался, чтобы Костю все-таки отправили в больницу, но судья решила, что раз парень может сидеть и разговаривать, то нет повода переносить заседание. Костя получил 12 суток ареста за «экстремистский» пост, который отправил маме.

В ЦИПе медики не помогли вытащить осколки, но спустя неделю парню удалось выпросить у них ватку со спиртом.

— Протер спиртом ноготь и просто им выковырял все осколки, до которых добрался. Потом прижал рану, продезинфицировал. Они у меня все еще в ноге, малюпасенькие. Чувствуются, когда трогаю рану.

В изолятор приходили из ГУБОПиКа, предлагали Косте освободиться, а взамен кого-нибудь «сдать». Парень попросил немного времени, чтобы подумать, и назвал выдуманные имена.

На свободу он не вышел — на 11 сутки Костю привели к следователю. На парня завели уголовное дело о грубом нарушении порядка.

«Воспринимали как малолетнего дебила». Уголовка

Поводом для уголовного дела стал репортаж «Беларусь 1» с протестов — ссылку на него нашли в телефоне коллеги Кости. Парень попросил у сотрудника канала показать журналистское удостоверение, а потом танцевал на дороге, размахивая бело-красно-белым флажком.

— Я был [на протестах] 10 августа, когда «Алмаз» взял в осаду «Корону» на улице Кальварийской [в Минске]. Впервые тогда почувствовал, что это такое, когда на тебя направляют боевое оружие. Что такое запихивать своих друзей и близких в автомобили, чтобы они успели уехать, а ты остаешься один. Впервые посмотрел, как граната взрывается.

Летом 2020 Косте исполнилось 17. Даже спустя два года, уже в заключении, его называли слишком молодым для своей статьи — это в лучшем случае. В худшем — воспринимали «как малолетнего дебила».

— Такое было отношение: «А че ты туда ходил? Ты же школьником был. Лучше бы уроки делал», — вспоминает он.

Адекватные сотрудники, жесткая проверка и друзья. СИЗО

СИЗО на Володарского показалось парню «раем» по сравнению с Окрестина. Последние несколько дней на ЦИПе он провел в карцере, где не хватало места и было жутко холодно.

— У тебя всегда болят кости. Я очень боялся, что схвачу какую-нибудь болезнь. Нас выводили ударами шокера и дубинки, там в самую настоящую ласточку надо было становиться. Очень жестко.

Сразу после перевода Костю отвели в душ — впервые за несколько недель. Сотрудники СИЗО адекватно относились к задержанным, а Косте приходили письма даже от незнакомых людей. За три месяца он получил больше сотни.

Бывали и тяжелые моменты. Однажды на Володарку приехала проверка из ДИН. Заключенным сказали, что ищут бритвенные станки — незадолго до этого их запретили, потому что одна камера «вскрылась практически полностью».

— Они переворотили все. Я на него [проверяющего] обернулся посмотреть, за это он поставил меня буквой зю. Когда я возвращался [в камеру] с тяжеленной сумкой в обеих руках, он сказал: «Нихрена, ты должен нести одной рукой. Иди обратно в конец коридора и иди с одной рукой за спиной».

Он всем угрожал рапортами, угрожал отправить в карцер. Говорит: «Ты на карцер поедешь», а у меня на следующий день должна быть первая встреча с родителями. За какие-то мелочи — посмотрел [не так] или недобритый.

В карцер отправили соседей Кости — политзаключенных Андрея Марача и Илью Шапотковского. В камеру их потом не вернули, и Костя тяжело это переживал — «ощущение, как будто потерял товарища».

— Илья мне отцовскую фигуру дал в тюрьме. Он очень сильный человек. Несмотря на то, что он очень скучал по жене и детям, он никогда не опускал руки. Он иногда плакал по ночам, но ему было можно.

В камеру переселили другого политического — Даниила Чуля. Вместе с ним Костя учил английский по переводам песен, которые ему присылали в письмах. Однажды в руках парней оказалась книга вульгарного английского — это было счастьем: можно и посмеяться, и поучиться.

Отец спрятал документы и уехал. Суд и отъезд

Костя ждал суда три месяца, ему назначили полтора года домашней химии. Еще в СИЗО парень решил, что как можно быстрее уедет из Беларуси, но все пошло не по плану. Против был отец — он считал, что лучше спокойно отбыть оставшиеся 10 месяцев домашней химии и уехать, если захочется.

Костя опасался, что за ним в любой момент могут приехать силовики. Два месяца прошли «на жутких нервяках». Казалось, что каждая проезжающая мимо машина едет «к нему и увезет обратно в тюрьму». «Вроде ты уже прошел свою долю ужасов. Но они не закончились, хотя ты у себя дома», — говорит он.

Парень начал готовиться к эвакуации сам, а за несколько дней до предполагаемого отъезда обнаружил, что его документы пропали. Оказалось, что отец спрятал их, а сам уехал за границу.

— У меня была окно, пока не дали запрет на выезд. Я сказал: «Если ты сейчас же мне их не отдашь, я просто сажусь на какую-нибудь маршрутку, еду до Грузии, перебиваюсь корешками. Я уеду, хочешь ты этого или нет».

Папа Кости вернулся и отдал ему документы. Через какое-то время ему тоже пришлось уехать из Беларуси.

Паранойя, стыд и новая работа. Жизнь в эмиграции

— Как бы это сейчас ни прозвучало, но я не был готов становиться второй [Марией] Колесниковой. Я хотел делать свою работу, чтобы она помогала людям.

Сейчас Костя работает журналистом на телеканале «Белсат». Он не жалеет, что уехал из Беларуси, но чувствует обиду из-за того, что сделал это не по своей воле.

Парень до сих пор чувствует паранойю: ему кажется, что кто-то может следить за ним или схватить на улице. «Тяжело объяснить на перекуре, что у тебя есть привычка думать, как террористы будут захватывать офис».

Он считает, что опыт протестов помог ему повзрослеть, но оставил травмы, которые мешают понимать проблемы других людей и сочувствовать им, как раньше.

Костя говорит, что ему очень стыдно за то, что он не смог много сделать для Даниила, с которым подружился в СИЗО. Перед отъездом парень успел передать приятелю книгу по английскому, в эмиграции какое-то время поддерживал контакт с его мамой, но потом переписка прекратилась.

— Я как-то не смог найти слов, как будто мне стыдно написать ему и сказать: «Пока ты сидишь, я живу в Варшаве, работаю. В принципе, у меня все здорово».