Каждый год 7 июля в Беларуси издревле празднуют «Купалье», торжество, приуроченное к летнему солнцестоянию – наивысшему расцвету животворных земных сил. К купальской ночи готовились заранее. Вечером 6 июля парни и девушки собиралась на лесной поляне или на берегу реки, раскладывали огромный костёр и прыгали через него.

Девчата ворожили и пускали на воду венки, а когда стемнеет, самые смелые шли в лес искать «папараць-кветку». 7 июля женщины и девушки шли на луг собирать травы, которые в этот день набирали особую целебную силу. Освящённые в церкви и высушенные, они целый год служили лекарственными средствами. В деревне Шауличи, где вместе жили православные и католики, продолжение купальского «свята» не наступило. В этот день их убивали…
Ранним утром 7 июля 1943 г. ещё до того, как селяне должны были выгонять на пастбище своих коров, Шауличи в три кольца окружили немецкие солдаты и полицаи. Жителей силою выгнали из хат и пригнали к центру деревни. Проверили по спискам, после чего обвинили в помощи партизанам. Стариков с мужчинами и подростками отделили от женщин и всех закрыли в сараях. Некоторым дали в руки лопаты и заставили копать себе могилы…

В этот день было расстреляно 336 человек, включая 120 детей. Все дома с пристройками сожжены. Деревня Шауличи, состоявшая из 77 дворов, где жили 94 семьи, перестала существовать…

Злой рок преследовал Шауличи давно. Однажды деревня была сожжена дотла казаками царской армии. Рассказывает бывшая жительница Шаулич Вера Васильевна Кирило, 1915 г. рождения:

«Моя мама Мария Романовна и отец Василий Романович до женитьбы имели не только одинаковые отчества, но и фамилию – Рабазэль. Когда в 1910 г. захотели пожениться, то поп не стал венчать, пока не предоставили документы, подтверждающие, что они не родственники.
В августе 1915 г., во время Первой мировой войны, мне было всего полгодика.Нашу семью, вместе со всеми жителями Шаулич, русские казаки силой заставили покинуть деревню и податься в беженцы. Далеко не убежали – в Зельве настигли немцы и вернули домой. Но деревни уже не существовало – сожгли казаки.
(Чтобы усложнить немцам возможность обеспечить себя продовольствием, генеральный штаб русской армии решил применить на Беларуси тактику «выжженной земли». Она предусматривала переселение жителей на восток и уничтожение их имущества, каким могла воспользоваться немецкая армия. – Н. Б.)
Первое время, пока не соорудили временный барак, жили на пожарище. Продуктов у людей мало было, и особенно ими не делились. Тогда от голода умерли две старшие сестрички, а я, маленькая, выжила. Со временем деревня отстроилась, а в нашей семье родились новые дети.

При поляках жилось тяжело. А когда простым людям жилось лучше? Запомнилось, что штрафы платили часто. Не подмёл улицу напротив своего дома – плати штраф в один злотый полицейскому. Деньги тогда вес имели, не то, что сейчас. Когда лес садили, то за день всего 80 грошей зарабатывали. По ночам сами жители по очереди деревню охраняли. На случай пожара. В те времена хаты ведь все деревянные были и в большинстве соломой покрытые. Стоило одной хате загореться – вся деревня в огне оказывалась. Однажды зимой в сорокаградусный мороз отец сторожил. Не выдержал холода и в дом зашёл погреться, а тут как раз проверка приехала. Оштрафовали отца на 25 злотых, а тогда для нас это были большие деньги.

В школе не училась, так как в Шауличах тогда её не было. Кто хотел учиться, ходил за два километра в деревню Рексти, где учились в школе-двухлетке. А в 1937 г. вышла замуж за хлопца из Волковыска, работавшего там на мясокомбинате. Он на бричке панов в нашу деревню привозил. Паны скотину высматривали для заготовки мяса, а он в это время меня присмотрел. В 1939 г. его забрали в армию, и я вернулась к родителям в Шауличи. Всего два месяца успела получить пособие от властей по 20 злотых, а там война началась и Советы пришли. Где-то под Карпатами муж в плен к русским попал, и его увезли за Москву, в город Горький. П;равда, вскоре освободили, и он приехал домой. Из Минска до Волковыска пешком шёл.

Рядом с Шауличами жила семья польского генерала Романа Гурецкого – сестра, старая мать и сын. С женой он был в разводе. Летом 1938 г. генерал из Вильнюса приехал в отпуск. Местные жители встречали его с цветами, как дорогого гостя. Шауличи своим генералом гордились. Посреди деревни поставили стол, застеленный домотканой скатертью. На нем бутылку горелки с закуской. Торжественная встреча генерала растрогала. Пить, правда, не стал, но поблагодарил и выложил мужикам на пропой 50 злотых. Стал говорить, что плохо жить долго не придётся – «…трэба зачэкать. Бэндэ и святло, бэндэ и вшистко, але трэбо, панове, трохи зачэкать!». Пообещал своими деньгами профинансировать для деревни строительство школы и ветряной мельницы. Своё слово сдержал и выделил гмине необходимые деньги.

Школу строила вся деревня, но двухэтажное кирпичное здание до сентября 1939 г. закончить не успели. Достраивали школу уже при первых Советах».
Рассказывает бывшая жительница Шаулич Валентина Ивановна Яцкевич, 1928 г. рождения:
«Моя мама родом из Шаулич, вышла замуж в деревню Ятвезь. В 1932 г. умерла при родах, и нас, троих детей, забрала в Шауличи бабушка. Шауличи были красивой и чистой деревней. Улица мощеная камнем. За порядком следили строго. Как только коровы пройдут по деревне, каждый напротив своего дома бежал лепёшки подбирать. По обе стороны деревенской улицы росли вишни и сливы. Весной, когда зацветали сады, вся улица одевалась в белый цвет. На средства генерала Гурецкого в Шауличах начали строить школу, да не абы какую – двухэтажную, с большими окнами. Я сама помню, как на второй этаж кирпичи помогала носить. В сороковом году пошла учиться в неё. Напротив школы стояла ветряная мельница, выстроенная на средства генерала.
21 июня 1941 г., ровно за сутки до войны, меня с сестричкой отправили поездом в Белостокский детдом. С нами должен был ехать и девятилетний братик, но он сильно плакал, не хотел покидать бабушку. Пожалели. Оставили. Рано утром 22 июня нас разбудили воспитатели, доставили всех на станцию и посадили в эшелон с товарными вагонами. Перед Барановичами эшелон разбомбили…».

Из Куйбышева, куда забросит её судьба, Валентина Ивановна вернётся в Волковыск только в 1947 г., тем самым, избежав горькой участи, постигшей её односельчан.
Рассказывает В. В. Кирило (продолжение):

«В воскресенье, перед самой трагедией, к нам в Волковыск приехали мой отец с мамой из Шаулич. Привезли на лошади кое-что из продуктов. Порадовались внуку Ванечке. Хотели и нас забрать в Шауличи – мы туда во время войны часто ездили помогать родителям по хозяйству. Муж не пустил. Сказал, что приедем вместе на следующее воскресенье. Провожали их до самого моста через речку в центре города. Ваня защемил ручки на шее у деда и никак не хотел отпускать. Плакал очень, когда отрывали. Дитя, наверное, чувствовало что-то. А может, просто нравилось на конике ехать…».
Мы подошли к рассказу о начале трагедии. Долгое послевоенное время об истинной причине казни деревни Шауличи местная советская власть не распространялась. А всё дело в том, что казнь со стороны фашистов последовала как наказание за безответственные действия советских партизан, наступившие после убийства немецкого доктора гауптмана Мазура.

Однако есть и другая версия, согласно которой доктора убили не советские партизаны, а польские. Рассказывает Владислав Камельянович Ухналевич, 1925 г. рождения, бывший подпольщик-связной Армии Краёвой (АК):

«В июне 1943 г. конспиративной сети диверсионной команды АК был отдан приказ ликвидировать семь шпионов-доносчиков гестапо, проживающих на территории Волковысского повета – Мстибово, Изабелине, Яновичах, Росси и в самом Волковыске. Одной из диверсионных групп АК, командиром которой являлся Юльян Андреевски, имевший псевдоним «Млот», по-русски «Молот», было приказано ликвидировать главного врача Волковысского повета доктора Мазура. Мазур состоял в нацистской партии и люто ненавидел поляков. Очень много людей с его помощью арестовало гестапо, а других он помог отправить в Германию на каторжные работы».
Так кто же был немецкий доктор с польской фамилией Мазур? Здесь я не надолго прерываю рассказ Владислава Ухналевича и даю слово двоюродному брату того самого Мазура – жителю деревни Озериско Станиславу Францевичу Мазуру, 1928 г. рождения:
«Родился я в Польше. Мой отец переехал с семьёй в деревню Озериско Волковысского повета в 1920-х годах, когда мне было всего три месяца. Отец воевал в царском войске во время Первой мировой войны, а в Гражданскую войну у Ворошилова. Успел повоевать в 1920 г. и за независимую Польшу в армии Пилсудского. Пилсудский выплатил отцу 40 тысяч злотых за то, что проливал кровь за Польшу, и он на эти деньги купил 15 гектаров земли у местного помещика Булгарина. При первых Советах, когда происходили массовые вывозки польского населения в Сибирь, отца вначале не тронули, так как он имел справку от самого Ворошилова. Но и эта бумажка оказалась ненадёжным прикрытием – 22 июня 1941 г. наша семья подлежала высылке. Помешала этому неожиданно начавшаяся война.
Немецкий врач, гауптман Мазур, которого застрелили партизаны и из-за которого уничтожили Шауличи, родился в 1916 г. в городе Гамбург. Правда, я даже не знаю как его имя, ведь о нём я сам узнал только после войны в Польше от своих родственников. Его отец, выходец из польского города Логув, родом из польской многодетной семьи ( десять детей – и все мальчики!), ещё до Первой мировой войны выехал в Германию, где женился на немке. Воспитал двоих сыновей. Остальные восемь братьев оказались в России, девятый в Америке. Один из них – мой отец. Таким образом, гауптман Мазур приходился мне двоюродным братом, а мой отец – его родным дядей. Мы, конечно, во время оккупации об этом не знали».

Рассказывает В. К. Ухналевич (продолжение):

«Личным шофёром у доктора Мазура работал Александр Ковшун, православный белорус, сотрудничавший с АК. Через Ковшуна к Мазуру подослали подпольщика АК из деревни Свинашки (теперь Звёздная), расположенной по дороге Волковыск-Мосты, сразу же за Замковым лесом. Доктора уговорили поехать в Свинашки, якобы помочь женщине принять тяжёлые роды. На окраине Замкового леса, где дорога шла на подъём, была подготовлена засада. Засаду сделали подальше от деревень, чтобы в отместку не расстреляли заложников из местных жителей. Когда машина на подъёме сбавила ход, её обстреляли. Мазура убили наповал, смертельно ранили и его шофера. Неуправляемая машина съехала в кювет, наткнулась на молодую берёзку и, пригнув её своей тяжестью, остановилась.
Как раз в это время в Шауличи направлялись трое советских партизан из отряда им. Калинина, базировавшегося в Липичанской пуще за рекой Щара. Это были К., командир группы, К. и Ц., прозванный в отряде Андреем-Пулемётчиком. В Шауличах были их связные, к которым они и направлялись».
Почему не называются фамилии полностью? Ведь по версии Владислава Ухналевича убили доктора Мазура не они. Однако существует и другая версия того, кто убил немецкого доктора. Многие современники тех событий винили в гибели доктора Мазура именно советских партизан. Тот же Ухналевич вспоминает:
«Уже в 1960-е годы, когда я работал в одной из строительных организаций Волковыска, вместе со мной трудился К., один из тех троих советских партизан. Однажды, хорошо выпив, начал бахвалиться, как они «кокнули» доктора Мазура возле Шаулич. Но это было только лишь пьяной болтовнёй. Я сам тому свидетель, как, вернувшись с задания «Млот» доложил своему командиру о выполнении им задания по уничтожению Мазура».
Но здесь не так всё однозначно, как утверждает Ухналевич. Вполне возможно, что «бахвалился» именно «Млот». Увидев на обочине дороги убитого кем-то Мазура, он решил присвоить эту акцию себе. В пользу данной версии говорит и то, что не могли аковцы вместе с Мазуром убить и его шофера, состоящего в польском подполье. Разве, что случайно. А вот для советских партизан шофёр был таким же врагом, как и доктор Мазур.

Подтверждение гибели доктора Мазура от рук советских партизан автор этой книги нашёл у бывшего комиссара партизанского отряда имени Калинина – Евдокима Петухова. В Волковысской районной газете «Знамя Октября» за 9 июня 1988 г. в своей статье «Партизанскими тропами» он прямо заявляет: «Для устрашения населения Волковыска была учинена расправа над жителями Шауличей. Поводом для этого послужил случай, когда партизаны 6 июля 1943 г. устроили засаду на дороге Волковыск-Мосты и убили немецкого медицинского уездного советника». Если бы это были аковцы, то Петухов не преминул бы об этом сообщить. Петухов не пишет, кто дал задание партизанам совершить убийство доктора. Было ли это случайностью или запланированной акцией – неизвестно. Зато сейчас имеются многочисленные факты того, как НКВДисты устраивали на оккупированных землях Беларуси провокации, в результате которых немецкие каратели уничтожали ни в чём неповинные деревни вместе с их жителями. Целью таких провокаций являлось поднять ненависть к немцам и тем самым привлечь в партизаны как можно больше местного населения.

Дальнейшие события развивались следующим образам. Шауличи находились в полутора километрах от того места, где был убит Мазур. Аковцы, если придерживаться версии Ухналевича, специально выбрали такое место для засады, чтобы из-за убийства немецкого офицера не последовали репрессии против местных жителей. Но все подпортили советские партизаны. Если бы они не пришли в этот день в деревню, то она, возможно, осталось бы целой. Заходить днём в деревню партизанам строго запрещалось по той простой причине, что они тем самым не только могли накликать на деревню беду, но и выдать своих связных. Несомненно, в каждой деревне были свои тайные немецкие осведомители. В Шауличах таким осведомителем являлась местная немка, бывшая учительница местной школы, вышедшая замуж за шауличского парня по фамилии Коженевский. В день казни Шаулич её вместе с семьёй не тронули и они, погрузив свои вещи на подводу, благополучно покинули окружённую войском деревню.

Прибывшие на место происшествия немцы с помощью овчарки по следам вышли к деревне Шауличи, где осведомительница сообщила, что в деревню приходили трое партизан. Когда немцы узнали об этом, то стали проверять подвалы, чердаки и другие укромные места. Возможно, у кого-то из жителей могли обнаружить оружие. А хранилось его в деревне достаточно много. Рассказывает житель Волковыска Александр Антонович Шицко, 1918 г. рождения:
«В Шауличах жили два моих швагра – Эдмунд и Олюсь Коженевские (фамилия Коженевских в Шауличах была довольно распространённой. – Н. Б.). Были они связаны с партизанами или нет – не знаю, но что оружие у них имелось, это точно. Зимой 1943 г. я гостевал у них в Шауличах. Как полагается между шваграми, выпили, конечно. Когда собрался домой в Волковыск, швагры запрягли лошадь в сани и поехали провожать меня через Замковый лес. В лесу вытащили спрятанные под сеном в санях винтовки, и давай палить по воронам.

– Хлопцы! Вы что? Сдурели? Себе смерть ищете? Если немцы обнаружат оружие, то вам несдобровать! – напустился я на них

– А у нас почти у каждого в деревне оружие имеется! – смеются подвыпившие швагры».

Об Эдмунде Коженевском вспоминает и бывший житель имения Косино, находившегося возле деревни Субочи, что недалеко Волковыска, ныне гражданин Польши Анатолий Ягельницкий:

«Мой двоюродный брат Эдмунд Коженевский до 1939 г. жил с отцом и младшей сестрой Ириной в Слониме. С приходом Советов их отец Северин Коженевский переехал с детьми в деревню Шауличи, что помогло ему избежать высылки в Сибирь, так как он до этого, при Польше, работал лесничим. Во время немецкой оккупации власти предлагали ему работать по своей специальности, но он под благовидным предлогом отказался. На жизнь зарабатывал работой на пасеке у своего родственника, гнал замечательный самогон с ржаной муки и продавал его купцам в Волковыске.
[…] В имении Косино я имел целый арсенал спрятанного оружия, собранного после отступления летом 1941 г. советских войск. Когда о моём арсенале прознали советские партизаны, то я был вынужден отдать им худшую часть оружия. Это вынудило меня оставшееся оружие перепрятать в другие места. В один из зимних дней в Косино приехал Северин Коженевский из Шаулич. Был он швагром Козловской, хозяйки имения Косино. С собой привёз пару литров доброй самогонки и два дня мы вместе беседовали при ней. Тогда и решили часть оружия перевезти к нему в Шауличи. Было это в воскресный полдень. Оружие обернули тряпками и положили на дно саней, сверху прикрыв сеном и покрывалом. Коженевский при отъезде выпил на посошок и поехал к себе домой.

Проезжая по крутой и скользкой улице Гродненская в Волковыске, сани ударили коня по задним ногам. Ошалевший от испуга конь, на глазах проходящих по улице немецких солдат, вывернул содержимое саней вместе с хозяином прямо на середину улицы, а сам понёсся вперед. Коженевский мигом протрезвел. Лёжа на оружии с бешено бившимся от страха сердцем, слышал, как ржут со смеха немецкие солдаты, и ожидал конца развязки. Но в этот раз ему ещё было суждено обмануть смерть: добрые люди словили коня и подвели к лежащему на оружии хозяину. После того, как Коженевский вновь загрузил в сани опасный груз, счастливо проехал Волковыск и добрался до Шаулич.

[…] Летом 1943 г. напротив Шаулич на дороге Волковыск-Мосты была обстреляна машина, и погибли немецкий врач с водителем. Доктор приходился швагром шефа гестапо в Белостоке, который принял решение отомстить за своего родственника. В ответ на покушение немцы плотным кольцом окружили ночью Шауличи и прилегающие к деревне хутора. Жители деревни ничего не знали о происшествии на дороге, как и не догадывались о грозящей им смертельной опасности. В доме, где жил Северин Коженевский, собралась группа знакомых и, как обычно, в субботу, играли в преферанс. В эту субботу к отцу в Шауличи приехал Эдмунд. Рано утром немецкие отряды приступили к акции: выгоняли жителей из домов, отделяли женщин с детьми от мужчин, часть из которых заставили копать общие могилы.

Тем временем жандармы производили проверку документов у жителей деревни и увидели, что Эдмунд Коженевский не является жителем Шаулич, и к тому же работает в неком немецком военном учреждении. Этого хватило им, чтобы выпустить его на волю. Выбравшись за оцепление, Эдмунд зашёл в соседний лес, взобрался на высокое дерево и оттуда начал наблюдать за разыгрывающейся в деревне трагедией. Там погибали его отец и младшая сестра […].
После всего увиденного Эдмунд впал в глубокую депрессию, и только через несколько дней мне удалось его отыскать в соседней деревне. Вместе с ним поехали в уничтоженную деревню Шауличи, от которой осталось лишь пепелище, да просевшие общие могилы.
В Шауличах где-то лежало моё оружие, которое минувшей зимой из Косина перевёз на санях Северин Коженевский и здесь должен был спрятать.
Эдмунд Коженевский погиб на переломе 1944/1945 г. г, как солдат Виленского отдела Армии Краёвой в окрестностях городка Браньск».

Вернёмся к началу трагедии. Рассказывает В. К. Ухналевич (продолжение):

«В тот день, когда партизаны убили немецкого врача, вечером, 6 июля, я шёл с донесением из местечка Пески в Волковыск на явку, которая находилась на краю города по Виленской улице. Пройдя деревню Свинашки, увидел по левой стороне дороги легковую машину, наехавшую на молодую берёзку и повисшую на ней. В машине и вокруг неё никого не было. Когда же пришёл в Волковыск, то мне сказали, что убили доктора Мазура и его шофёра, которого на следующий день похоронили на кладбище по Советской улице. Переночевав в Волковыске у своих родственников, я ближе к полудню отправился с донесением в деревню Кремяница. Не доходя до Шаулич, увидел немецкое оцепление. Поворачивать назад было уже поздно, иначе привлёк бы к себе внимание немцев. В это время возле деревни Тадино я поравнялся с немецким обозом, в котором мужики везли под охраной нескольких немецких солдат брёвна на лесопилку в деревню Мочулино. Чтобы проскочить оцепление, я подсел к одному мужику на подводу. Когда подъехали к оцеплению, немцы остановили обоз и подвели всех мужиков к двум ямам, где лежали расстрелянные жители Шаулич. Здесь же находился и знакомый мне полицейский из Волковыска по фамилии Обухович. У меня проверили документы. В Шауличах жила моя родная тётя Паремская с семью детьми, которые сейчас мёртвыми лежали в этих ямах. Как потом я понял, немцы хотели показать мужикам всё это для устрашения».
Рассказывает В. И. Яцкевич (продолжение):

«После войны мне рассказывали очевидцы, что когда людей выводили из сарая на расстрел, вырвался хлопчик лет двенадцати и побежал к лесу. Но вокруг Шаулич в три ряда стояло оцепление из немцев и полицаев. Его застрелили… Почему-то мне кажется, что это был мой братик Володя, оставшийся с бабушкой. Ему, в то время как раз 11 лет исполни;;лось, и он такой шустрый рос».

Конечно, приказ об уничтожении Шаулич мог поступить только из Белостока, административного центра «Бецирк Белосток» – округа Белосток, в который входил и Волковысский повет. На тот момент шефом Белостокского гестапо был доктор Зиммерманн. В 1998 г. известный польский писатель Александр Омильянович из Белостока издал книгу «Перед приговором. Разговоры с гестаповцем». В 1948 г. он, как писатель, сотрудничавший с польской госбезопасностью, был допущен в Белостокскую тюрьму, где проходило следствие с бывшим гестаповцем Вальдемаром Махоллом, гауптштурмфюрером, начальником отдела 4-А Белостокского гестапо, занимавшимся борьбой с движением сопротивления на оккупированной Белосточчине. Один из вопросов, который задал Омильянович бывшему гестаповцу, был таким:

«В Белостокском округе ваша команда сожгла много деревень, уничтожив при этом всех жителей. Наибольшую по масштабу акцию гестапо провело в деревне Крассово-Ченстки, где 17 июля 1943 г. было расстреляно 257 человек, а деревню сожгли. Думаю, что вы не помните всех таких акций, но в упомянутой деревне уничтожили наибольшее число людей. Знаете ли вы, как всё начиналось?
Ответ. Название деревни, которую вы назвали я не помню, но припоминаю такую акцию в первых числах июля (возможно как раз речь шла о Шауличах, ведь именно они были уничтожены в начале июля. – Н. Б.) и на эту тему много говорили в гестапо. Помню, что было это в первых днях июля 1943 г. Во время совещания у шефа гестапо начальник отдела «В» гауптштурмфюрер СС Вольфанг Эрдбрюгер сообщил, что пришло известие из Высоко Мазовецка о новой партизанской акции, во время которой погибло несколько жандармов. Шеф гестапо попросил, чтобы на штабной карте, висящей на стене, ему показали место схватки с партизанами. Вблизи данного места находилось несколько деревень, но шеф гестапо захотел узнать, которая из них имеет большее число жителей. Геймбах позвонил в местную жандармерию и получил информацию, что вблизи находится деревня, насчитывающая несколько сотен жителей (Шауличи также являлась наиболее густозаселенной деревней в своей местности. – Н. Б.). Тогда Зиммерманн приказал провести акцию именно в этой деревне. Обо всех экзекуциях или о ликвидации целых деревень решение принимал стандгерихт или суд гестапо. Так было и в этом случае. В тот день на суде председательствовал сам шеф гестапо Зиммерманн, а его асессорами были Лотхар Геймбах и Вольфанг Эрдбрюгер. Вынесли приговор о ликвидации всей деревни. Руководство данной акцией поручили Геймбаху».
Как утверждает цитируемый выше Анатолий Ягельницкий, шеф Белостокского гестапо Зиммерманн приходился швагром убитому доктору Мазуру. Он являлся и председателем суда, решавшим судьбу выбранной в качестве наказания деревни. Если это были Шауличи, то здесь, несомненно, на вынесение смертельного приговора деревне повлияли его родственные отношения с Мазуром.

При планировании акции по уничтожению деревни, немцы позаботились об имуществе крестьян. Рассказывает житель Волковыска Казимир Степанович Дуда, 1919 г. рождения:

«Утром 7 июля к нам в деревню Войтковичи нагрянули немцы и приказали солтысу без промедления организовать двадцать лошадей с повозками. На каждую подводу по два человека сопровождающих – хозяин лошади и помощник. Помощникам приказали прихватить с собой лопаты. Куда и зачем, не объяснили – не положено, а только указали ехать по направлению к деревне Шауличи. Назначенный мне напарник не явился, и я единственный из всех оказался без помощника. За деревней Бискупцы наш обоз присоединился к ожидавшим нас бискупицким мужикам. Перед Шауличами обоз встретил полицейский Обухович. Шауличи уже были окружены тройным оцеплением из немцев и полицаев. Обухович провёл подводы через цепь из солдат, и обоз въехал в деревню. Деревня как вымерла – не видно было ни одной души. К этому времени всех её обитателей немцы согнали в два обширных гумна на окраине: мужчин в одно, женщин с детьми в другое. Всех обозников распределили возле покинутых людьми хат и приказали выносить из помещений продовольственные припасы, добротную одежду, постель. Всё укладывать на подводы.
Ко мне подошёл сам Обухович.
– Ты один? – спрашивает у меня.
– Один.
– Я посмотрю по подводам, может, у кого лишний человек имеется, то подошлю к тебе.
Поднявшись на ступеньки крыльца назначенного мне дома, я неожиданно увидал возле гумна лежащего в борозде картофельного поля человека. Вокруг никого не было видно, и я осторожно подошёл к нему.
– Вставай! – говорю затаившемуся мужчине. – Тебя здесь хорошо видно. Немец прочесывать деревню начнёт, застрелит!
Послушался, встал. Молчит.
– Поможешь мне вещи выносить. Если что – ты мой помощник из Войткович. Считай, тебе крупно повезло, что я оказался без помощника. Если что, вместе и выберемся из Шаулич. Что у вас случилось? Что немцы задумали?
– Да я и сам не знаю! Говорили, что вчера по дороге на Волковыск партизаны убили немецкого офицера. Что с нами сделают, не знаю.
Принялись за работу. Насыпаем в мешки зерно, картошку, перенося всё это с гумна на подводу. Домашнюю скотину уже до нас забрали другие. Подходит Обухович. Увидал, что я не один, спрашивает:
– Ну что? Пришёл твой помощник?
– Пришёл! – отвечаю.
– Хорошо! Работайте!
– Ну, вот! Видишь! – говорю своему «крестнику», как только отошёл Обухович. – Даст Бог, и живыми останемся! Как хотя тебя зовут?
– Паремский Тадик. – по возрасту, примерно, такой как я.
– Пошли, Тадик, в дом за твоими вещами! – собрали кое-какую одежду, домотканые простыни, полотенца, подушки, одеяла. Всё, что приказали. Проверят, и если что оставили – могут наказать.

Когда повозки были загружены, нас проводили за оцепление и остановили. Ждём. Я посоветовал Тадику:
– Возьми с воза лучшую одежду и переоденься, пока есть возможность. Тем более, что это всё твое. Он так и поступил – надел сапоги, пиджак, куртку.
В это время немцы ожидали пока шауличские мужики выкопают ямы для могил. Догадывались ли мы, какая судьба уготована для Шаулич и их жителей? И да, и нет. Каждый из нас надеялся, что большинство семей отправят в Германию на работы, и если расстреляют кого-то, то только для устрашения. Все мы прекрасно знали приказ немецких властей, что за убитого в деревне или возле неё немецкого солдата будет расстреляно шесть человек заложников. Но того, что случилось спустя полчаса, никто и представить не мог.

В гумнах, где заперли людей, широкие двери для въезда лошади с телегой всегда делались со стороны улицы. Сбоку, в торце, оставлялись узенькие двери для запасного выхода. Через них и начали выводить наружу людей. Груженый обоз стоял метрах в 300 от вырытых ям, и нам со стороны было хорошо видно, как происходила та жуткая акция по уничтожению людей. По обе стороны приговорённых к смерти жителей Шаулич стояли солдаты с автоматами в руках. Скорбный земной путь заканчивался возле ямы. Не вырвешься. Не убежишь. Даже если бы и вырвался, то через тройное оцепенение не проскочишь. Даже курица не смогла бы вырваться из обречённой деревни, не то, что человек.

Как только человек подходил к яме, раздавалась короткая автоматная очередь, и тело падало на дно. Не все погибали сразу. Падали в могилу и раненые, но их не добивали – следующие тела надёжно прикрывали и мёртвых, и пока ещё живых. Через час всё было кончено. Мужикам из обоза велели взять лопаты и идти закапывать могилы. Когда подошли к краю ям, перед нами открылось страшное зрелище. Недобитые люди, лежавшие внизу, пытались выбраться наверх, к жизни, но, придавленные сверху тяжёлой массой мёртвых тел, лишь шевелили трупы. Казалось, мертвецы подымаются из могил. Вместе с тем могилы не молчали, а стонали. Как будто стонала сама земля.

От увиденного и услышанного многие мужчины попадали в обморок. У других просто не подымалась рука взять лопату, зачерпнуть землю и бросить её в шевелящуюся массу из людской плоти. Редко у кого по щекам не катились слёзы. Среди немецких солдат были и поляки, призванные в армию из Познани – они тоже плакали. Видя всё это, немецкий офицер что-то скомандовал солдатам, и те оттеснили нас в сторону. Лежащих в обмороке мужчин оттащили свои. Эсэсовцы с черепами-эмблемами на пилотках закинули автоматы за спину и взялись за лопаты сами. Нагревшаяся от солнца земля с лёгким, почти неслышным шуршанием падала на ещё не успевшие остыть тела. Я видел, с каким трудом удавалось сдерживаться и не выдать себя Поремскому. Перед ним лежали в общей могиле вся его семья, все соседи, все друзья детства, все жители Шаулич. И он сам должен был лежать среди них. Представить такое и выдержать мог только человек с крепкими нервами. Присыпав трупы на штык лопаты, эсэсовцы передали инструмент мужикам. От колыхания тел тонкий слой земли потрескался, просыпался вниз, обнажая мертвецов. Стараясь не глядеть туда, люди начали засыпать могилы…

Когда, наконец, землю перекидали, мужикам приказали вернуться к обозу. Трое немцев с ракетницами в руках пошли по обезлюдевшей деревне. Выстрел – и зажигательный заряд влетал в открытую дверь или окно хаты. Шауличи были зажиточной деревней, и почти все хаты в ней крылись не соломой, а жестью, и потому лишь через некоторое время пламя разгоралось и вырывалось наружу. Зато крытые соломой гумна вспыхивали моментально, как порох, выбрасывая вверх миллионы искр и как бы салютуя погибшим хозяевам.

Подавленные произошедшим, под охраной полицейских, мужики повезли груженый людским скарбом обоз в Войтковичи. Поремский за всю долгую дорогу не проронил ни слова, да и у остальных не возникало особого желания обсуждать увиденное. В Войтковичах телеги разгрузили в специально подготовленном амбаре. Закончив разгрузку, собрались кучкой в стороне от пустых подвод. Курильщики скрутили «козьи ножки», прикурили один у другого и молча стали ожидать дальнейших указаний. На одной из подвод остался лежать красивый полушубок из овечьей шкуры. По отличным приметам у лошади каждый деревенский мужик мог определить кто хозяин этой подводы. Я обратился к Янеку, молодому неженатому хлопцу:
– Дурак ты, Янка! Людей поубивали, а ты о шмотках думаешь! На людском горе нажиться хочешь!
– А всё равно пропадёт – немцам достанется! – оправдывался Янка.
Только мы так переговорили, немецкий офицер что-то сказал переводчику, и тот закричал, обращаясь к нам:
– Чья подвода!? – и показал рукой на ту, где лежал тулуп.
– Янек! Это ведь твоя подвода! Иди! – заговорили мужики. Янек подался вперед.
– Ты для себя оставил тулуп? – спросил офицер через переводчика у Янка.
– Нет! Нет! Я себе не оставлял! – испугался тот, нутром почуяв неладное.
– Ком! – показал офицер в сторону от склада. Хлопец обречённо повиновался. Немец пошёл вслед за опустившим голову Янеком. На ходу вынул пистолет из кобуры и без предупреждения выстрелил ему в затылок. Янек, как бы, споткнувшись, упал. Эсэсовец с краткой речью обратился к оцепеневшим мужикам:
– Заберите тело и завезите домой. Германская власть и впредь будет так поступать с ворами. Расскажите всем, что Шауличи пострадали за помощь бандитам. Можете ехать по домам».

Рассказывает В. В. Кирило (продолжение):

«На следующий день после уничтожения Шаулич мы узнали, что произошло с деревней. С мужем и маленьким Ваней на руках пешком пошли туда. Шёл дождь. Ходили по пе;пелищу и плакали. Вместе с нами по мёртвым Шауличам ходили другие родственники, принявших мученическую смерть людей. Многие голосили, сквозь плач проклиная фашистов и партизан. На месте нашей хаты ползал и скулил щенок. Мой муж забрал его с собой…».
Однако уничтожением Шаулич фашисты не ограничились. Трагедия в Шауличах эхом отозвалась ещё раз и в самом городе Волковыск. Спустя, примерно, десять дней по городу и деревням оккупационные власти расклеили объявления следующего содержания:
«В последнее время в Бецирк Белостоке участились случаи нападения бандитов на немцев рейха и местных жителей. 6.7.1943 г. на шоссе Волковыск-Пески был застрелен медицинский советник доктор Мазур из Волковыска, а так же его шофёр-поляк. […] В ответ на это для установления спокойствия в Белостокском округе применено следующее: сожжена подозреваемая в бандитизме деревня Шауличи Волковысского повета, а все её жители расстреляны. […] Кроме того, во всех поветовых городах арестованы и расстреляны по 20 человек из среды адвокатов, врачей, городских служащих, учителей вместе с их семьями, которые являлись участниками или сторонниками движения сопротивления. Имущество расстрелянных семей конфисковано».

Вспоминает бывшая жительница Волковыска, участница польского подполья АК, гражданка Польши – Владислава Свида:

«Ранним утром 15 июля 1943 г., когда ещё весь город был погружен в сон, машины с гестаповцами и жандармами подъезжали к домам, в которых проживали люди, внесённые в списки для массового расстрела. В машины забирали целые семьи: отца, мать, детей, а так же других жильцов этого дома, если те в этот момент находились в нём. Всех привозили к лесу на Мышиных Горах и там расстреливали. Тогда загубили всю семью Александра Буйко вместе с женой Эмилией, сыновьями Ежи 14 лет и Александром 16 лет. Тогда погиб техник-строитель Станислав Карабан с женой, учительница Наталья Томкевич, проводившая тайное обучение польских детей. Расстреляли бывшую учительницу учительской семинарии Ядвигу Тыминьскую-Хомичеву со своим мужем, трёхлетним сыном и матерью. Все они были хорошо известными и уважаемыми в городе людьми. Все они были участниками подполья в борьбе против немецких оккупантов».

В 1995 г. останки жертв фашизма перезахоронили на Пороховне. На месте их гибели стараниями польской общественности поставили бетонный памятник с надписью по-польски:

«Полякам, погибшим в 1943 г. Граждане города Волковыска. 1995 г.

Молимся посреди деревьев
За растоптанный вереск
За пролитую кровь
За сломанную судьбу.

Памяти Марии Тыминьской, Ядвиги Хомич из Тыминьских, Петра и Маречка Хомичей, расстрелянных немцами 15.07.1943 г.».
В это же раннее летнее утро 15 июля в Волковысском повете были арестованы и расстреляны в лесу Вишовник под Свислочью следующие заложники: ксёндз Марк Бурак из Мстибова, ксёндз-пробощ из Яловки Эдмунт Рошак, ксёндз-профессор из Волковыска Юзеф Козловский, врач с Яловки Пётр Гаврилюк и его дочь Галина, учительница с Яловки Теодора Моравская и её сын Збигнев, учитель Казимир Шатиловский вместе с матерью Эмилией, женой Геленой и сыном Здиславом, учитель Роланд Токарский с женой Марией Токарской и её матерью Клементиной, семья Юзефа Третьяка с женой Бертой и малолетними дочерьми Ириной (4 года) и Вандой (2 года). Всего 19 человек.

Фашистский террор не испугал бойцов Армии Краёвой и не остановил борьбу. Рассказывает В. К. Ухналевич (продолжение):
«Диверсионная группа «Млота» вскоре ликвидировала бургомистра Волковыска немца Герберт