В сентябре месяце много памятных дат и событий, но есть одна дата в истории города Волковыска, которая проходит незаметно для жителей города, хотя она не менее трагична и значима в истории Волковыщины. Речь идет о 19 сентября 1939 года, когда рано утром в Волковыск вошли части Красной армии в рамках Освободительного похода. Можно долго спорить — праздник это или трагедия, но  после «освобождения» была репрессирована (расстреляна, сослана в Сибирь) примерно пятая часть жителей Волковысского павета). Наверное, если бы это был праздник — официальная идеология не преминула бы устроить праздничные мероприятия, но этот период проходит незаметно, скорее стыдливо прячется, как остаются забытыми места где лежат неупокоенные кости расстрелянных освободителями.

Пока, официальная историческая оценка дана руководством России  только в отношении событий Катыни, опубликованы и официальные документы, ранее бывшие секретными. Большинство документов ждут своего часа в секретных архивах.

В связи с приближающейся датой, мы решили опубликовать историческое исследование Николая Быховцева о периоде репрессий на Волковыщине, которое называется «Расправа над народом».

Расправа над народом (часть 1)

©Николай Быховцев

Репрессии. Что скрывается за этим словом? Обычно в новейшей истории нашей страны это понятие связывают с советской эпохой, а если быть ещё точнее — со временем сталинского правления. Но репрессии на наших территориях применялись и до революции, после подавления антироссийских восстаний. Тогда над бунтовщиками проходил, обязательный суд, на котором присутствовала защита, выносились наказания. Причём судили за конкретную вину. Были смертные приговоры, отправка под конвоем на каторгу, ссылка, конфисковалось имущество. Но наказывались только конкретные виновные и никогда не подвергались наказанию близкие родственники осужденного, его семья. Разве что, разделяя судьбу своего мужа и отца, вслед за ним в ссылку добровольно отправлялись жена и дети. И только при советской власти юрисдикция оказалась в глухом забвении. Без суда и следствия несли наказание не только отдельные семьи и социальные группы людей, но и целые народы.

До сих пор, чтобы как-то оправдать сталинские репрессии, советская идеология приводит нам в качестве примера репрессии против граждан Польши довоенного польского правительства. Действительно, в межвоенный период после прихода в 1926 г. к власти Пилсудского, когда установился жёсткий санацийный режим, т. е. режим оздоровления экономической и политической жизни в стране, к оппозиционным партиям, особенно левого толка, начали применяться меры репрессивного характера. В январе этого же года была разогнана самая многочисленная партия в Польше — стотысячная Белорусская Громада. В 1934 г. для политических заключённых был построен специальный концентрационный лагерь в городе Берёза-Картузская. Особенно жёсткие меры применялись к тем, кто участвовал в коммунистическом движении. Подсчитано, что по политическим мотивам за это время в Польше было репрессировано свыше 30 тысяч человек, из них осуждены на лишение свободы не менее 10-11 тысяч. По неполным данным, чрезвычайными судами приговорены к смертной казни около 300 человек. Многие из них были помилованы. Много это или мало? Всё познаётся в сравнении. Сколько и как будет репрессировано при Первых Советах, рассказ впереди.

Однако и отпор репрессиям при Пилсудском приносил существенный эффект. Около половины арестованных по политическим мотивам возвращались на свободу. Немалая часть с помощью адвокатов освобождалась уже в процессе суда. Другая часть получала снижение сроков наказания во время отсидки. Под давлением общественности власти четыре раза объявляли частичные амнистии политзаключённым.

Гродненский писатель Алексей Карпюк писал по этому поводу: «У часы Пшлсудскага, калі арыштоўвалі людзей, адразу ўсе газеты пісалі пра выпадак: каго узялі, за што i на колькі. Яшчэ нават давалі рэпартажы з суда, не абмінваючы вострых ды непрыемных для улады момантаў.

У 1936 г. за спробу забойства правакатара Стральчука у Вшенсюм акруговым суцзе польская улада прысудзіла Сяргея Прытыцкага да пакарання смерцю. Але зараз жа сотні тысяч мужыкоў i рабочых — беларусау, палякаў, яўрэяў немцаў — выйшлі на вулщу з патрабаваннем адмяніць смяротны прысуд улюблёнцу народа. Урад прэзідэнта Масціцкага мyciў магутнаму пратэсту падпарадкавацца, але нi водзін чалавек за той спантанны выбух эмоцый не быу пакараны.

Цяпер жа (пры Першьгх Саветах. — Н.Б.) страх было i думаць, каб за каго заступіцца: бунтара такога забралі б адразу, не пакінуушы i следу.

[…] Людзей забирал! без усялякага суда, следства i тлумачэння народу, сваякам. знаёмым» .

А теперь подумаем над следующим. Прежде всего, при Польше репрессиям подвергались члены Коммунистической партии Западной Беларуси (КПЗБ). Но как может иначе государство относиться к деятельности такой партии, если она была направлена на подрыв общественного устройства страны? Если её руководители нелегально переходили границу и получали в соседней стране СССР инструкции по подрыву польской государственной системы? Если Коммунистическая партия получала из-за границы финансовую и другую помощь? Если коммунисты открыто ставили перед собой цель присоединения части территории страны к другому государству? Фактически КПЗБ управлялась из Минска и Москвы. Но собачья преданность этой партии Сталину обернулась для большевиков Западной Беларуси катастрофой. 16 августа 1938 г. КПЗБ вместе с компартиями Польши и Украины под давлением Сталина были распущены решением Коминтерна. КПЗБ предательски объявили союзницей польского империализма.

В начале 1930-х годов по договоренности правительств Польши и СССР начался обмен политическими узниками. Так, в сентябре 1932 г. из польских тюрем в СССР прибыло 40 человек. Большинство из них были репрессированы уже советской властью и погибли в лагерях, а многие из тех, кто остался в польских тюрьмах, выйдут со временем на свободу, чтобы в 1939 г. попасть в советские тюрьмы и лагеря, где и погибнут.

Расправа начинается

Коммунистическое правление СССР планировало после «освобождения» Западной Беларуси заменить этнический состав её населения, тем самым на века обезопасить себя от польских претензий на восточные окраины. Однако историками подсчитано, что из общего числа репрессированных, в период 1939-1941 г.г. репрессиям подверглось около 20 % белорусов.

Ещё до вторжения Красной Армии в Западную Беларусь 15 сентября 1939 г. из Москвы от Берии в Минск поступила директива, в которой до сведения белорусских органов НКВД доводилось, кого в первую очередь арестовывать на территории Западной Беларуси, которую вскоре предстоит занять:

«[…] Арестовывать наиболее реакционных представителей государственной администрации, руководителей местной полиции, пограничной охраны и филиала второго отдела Главного штаба, воевод и их ближайших коллег по работе, руководителей контрреволюционных партий — Польской партии социалистов. Народной парnии, Трудовой партии. Христианско-демократической партии».

То же самое открытым текстом говорил первый секретарь ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко. 4 октября 1939 г. в Волковыске на совещании представителей временных управлений в Западной Беларуси он поучал правителей, приехавших с востока: «Поднять крестьян, чтобы делили помещичью землю, во всю били им морду!».

Директива соблюдалась неукоснительно. Первое, что сделала новая власть в «освобождённых» городах и местечках Западной Беларуси, ликвидировала структуру польской администрации и арестовала представителей этой администрации: старост, бургомистров, полицейских, управляющих банков, крупных собственников, старших офицеров польской армии. Как это происходило, рассказывает Ян Карлович Былинский, чей родной дядя Ричард Былинский работал управляющим банка в Волковыске:

«С началом войны 1 сентября 1939 г. польское правительство обратилось к населению с просьбой о пожертвовании. Люди приносили в государственный банк не только деньги, но и ювелирные изделия, серебряную посуду. Директором этого банка работал мой дядя по отцу- Ричард Былинский. Когда в город пришли Первые Советы, он был арестован НКВДистами прямо в банке в своём кабинете. Представители новой власти вызвали бухгалтера банка по фамилии Сиклюзский. пересчитали все деньги, ценности перевесили, всё опечатали и поставили часового. Домой Ричард Былинский никогда не вернётся. Сразу из банка его отправили в Волковысскую тюрьму. Его жена Елена, учительница польского языка и литературы, преподавала в гимназии имени Стефана Батория. Пани Елена добилась у властей свидания с мужем, на котором он попросил принести ему тёплую одежду, предполагая, что его вышлют в Сибирь. Жена заказала у портного еврея длинный кожух из овчины, в котором мужу будут не страшны сибирские морозы, и передала в тюрьму. С тех пор о Ричарде Былинском ни слуху, ни духу. Может, кости дяди лежат в Куропатах, а может, в Катыни.

Предчувствуя, что одним арестом мужа дело не закончится, Елена Былинская отправила восьмилетнего сына в город Бельск-Подляску к своим родителям. Сама же осталась в Волковыске поближе к арестованному мужу. Вскоре арестовали и её.

Спустя некоторое время, к нам в дом пришёл «красноголовик» — так местное население прозвало НКВДнстов, носивших фуражки с красным околышем:

— Здесь проживает Былинская Елена? — спросил «красноголовик» у моего отца.

— Ист! Вы ведь её арестовали! — удивился отец такому вопросу.

— Нет! Она живёт у вас! — настаивал тот, и начал угрожать отцу отправкой к белым медведям за укрывательство врага народа.

Как потом выяснилось, тётя ухитрилась удрать из-под охраны НКВДистов и перебралась к родным в Бельск-Подляску. В годы немецкой оккупации всю улицу в Вельске, на которой жила тетя, немцы взяли в заложники. Спустя сутки, заложников на машинах вывезли в лес и расстреляли.

Так, сообща, фашисты с коммунистами уничтожили всю дядину семью. С их рода никого не осталось.

Тогда же, в 1939 г. арестовали и Антона Зеновича, служащего магистрата, мужа двоюродной сестры отца — Янины. Янина вместе с тремя маленькими детьми от греха подальше переехала из Волковыска в деревню Шамбелин, что за деревней Лапеница. С началом немецкой оккупации их вывезли в Германию на работу. Там попали в хозяйство к старикам, не имеющих своих детей. Жилось неплохо, а после освобождения взяла у хозяина лошадь, погрузила в телегу нажитое добро и уехала с детьми в Польшу.

Муж Янины попал в Казахстан в один из совхозов. С началом войны все местные мужчины ушли на фронт, и он оказался единственным грамотным в совхозе человеком, поэтому председатель совхоза назначил его бухгалтером. В 1944 г. вступил в польскую Армию Людову имени Костюшкн, в которой воевал в звании хорунжего танковой части. После войны через Красный Крест нашёл жену. Дослужился до полковника».

Арестовывали всех, на кого когда-то затаили злобу те, кто с приходом Советов «вышел из грязи в князи». Так, в Зельве 21 сентября 1939 г. без суда и следствия «красноповязочники» забрали из домов пятеро человек: Владислава Игнатовского — ветерана войны с большевиками, осадника из Конно; ксендза Яна Крыньского — пробоща Зсльвенской католической парафин; Давида Якубсона — священника Зельвсиской православной парафин; Наумчика — хозяина буфета с железнодорожной станции в Зельве; Оскара Мештовича — помещика из Рагозницы. После пыток всех их расстреляли и тайно захоронили в лесу.

Вот как об этом случае вспоминает бывшая учительница из Зельвы Олимпия Панасик: «В конце сентября 1939 г. в местечке Зельва начались аресты. Я видела, как местных жителей вели в подвал здания гмины. Через несколько дней приехала тройка НКВДистов. Помню, на балконе гмины двое в военной форме играли на гармошках, чаще всего «Катюшу». Играли громко, не иначе, чтобы что-то заглушить. Только под утро музыка стихла. Я не могла спать, сидела в доме на чердаке. Мой дом был напротив гмины, и я всё видела. Утром подъехала двуконная повозка. Туда начали кидать трупы. Среди убитых я узнала жителей Зельвы и околиц: Яна Крыньского — католического священника, Давида Якубсона -православного священника, Александра Наумчика — буфетчика станции Зельва, Николая Янковского, Станислава Плавского, Мештовича, Рамотовского — зельвенских хозяев […]. После того, как вывезли трупы, кровь возле гмины кое-как засыпали песком и пеплом. Повозка поехала в сторону леса Медухово, что на перекрёстке шоссе Слоним-Зельва.

Через некоторое время арестовали и меня с десятилетней дочерью. Держали нас в хлеве, который быт перегорожен досками.

За перегородкой пытали арестованных мужчин и там же их расстреливали. Я знала, что нас ожидает. Искала выхода. Я сказала следователям, что я из Варшавы, приехала в гости. Разговаривала только на польском и требовала, чтобы мне разрешили вернуться «домой», в Варшаву, чтобы отвели к начальнику. Начальник долго колебался. Наконец связался с немецкой стороной, и немцы разрешили мне поехать в оккупированную ими Варшаву» .

В этот же день 21 сентября, когда арестовали мужа, хозяйку поместья Холстово Юзефу Плавскую на ее же подворье застрелил советский офицер только за то, что она не хотела отдать ему своего коня. Тело бросил в кормушку в конюшне.

О том, что польское население ожидают лихие времена, люди почувствовали с первых дней советской оккупации. Из дневника жительницы Волковыска, гимназистки Вероники Тресенберг:

«19 сентября 1939 г. Большевики захватили землю нашей Отчизны. В истории Польши наступил 4-й раздел. Печально и больно для нас поляков. Для всех добрых полек и поляков наступают тяжёлые времена и кровавые дни. Их будут заковывать в кандалы и отправлять в Сибирь, тайгу и заснеженные степи».

Худшие предчувствия начали сбываться незамедлительно. Аресту подвергались жители Западной Беларуси, попавшие под одну из следующих категорий: шпионы и подозреваемые в шпионаже, агенты полиции, провокаторы, террористы, диверсанты, изменники родины, участники вооружённого сопротивления Красной Армии, участники саботажа, антисоветский элемент, бандиты, осадники, перебежчики, участники самосуда, члены и руководители контрреволюционных организаций и других контрреволюционных политических партий, полицейские и жандармы, офицеры бывшей польской армии, офицеры бывшей белой армии, помещики, купцы, фабриканты, крупные чиновники.

Как видим, аресту подлегали почти все активные жители, причём под категорию «антисоветский элемент» можно было заключить под стражу кого угодно, тем более, что контрреволюционными политическими партиями в СССР считались все партии, кроме большевистской, даже КПБЗ. Так 28 сентября в Волковыске был арестован Арсений Иосифович Латунь, который на допросе показал, что с 1934 по 1935 г.г. являлся секретарём Волковысской городской организации КПЗБ и будто бы был завербован в агенты польской полиции.

Выбить физическими методами признания в кабинете следователя НКВД не представляло большого труда, что сломало жизнь многим честным людям. Интересное письмо по этому поводу автор данного исследования получил после публикации первого варианта этой статьи в 2005 г. на страницах «Местной газеты» от жителя г.п. Красносельский Перовского Б.А., которое приводится полностью:

«Читая статью 11. Быховцева «Расправа над пародом», я не могне вспомнить человека, судьба с которым меня свела в 1975 г. Три десятка лет назад, 18 августа 1975 г. я был принят слесарем четвёртого разряда в бюро инструментального хозяйства на завод литейного оборудования. Там и познакомился с Яковом Фёдоровичем Самсоником, который быт коллегой по работе. Яков Фёдорович слыл на заводе отличным мастером своего дела и многие обращались к нему за помощью, как по работе, так и за советами при возникновении сложных жизненных ситуаций. Через некоторое время я узнал, что мой коллега прошёл сложный и тяжкий жизненный путь. За участие Самсоника в деятельности подпольной организации польские власти упрятали его в концентрационный лагерь Берёзу-Картузскую. Присоединение в 1939 г. Западной Беларуси к Советскому Союзу было для Якова Фёдоровича недолгой радостью: как и многие земляки, он был снова арестован, но на этот раз его увезли подальше — в Сибирь.

Омская тюрьма и сибирские морозы долго не отпускали Самсоника. Только после кончины «вождя народов» Яков Фёдорович смог вернуться на родину. Работал на .швейном заводе. Вдвоём с женой они жили в небольшом домике за книжным магазином, что возле хлебозавода. Как-то он мне пожаловался, что под надзором властей ему быть всю жизнь. Около 15 лет «враг народа» Самсоник провёл за решёткой, учитывая польский и советский периоды.

Когда Я.Ф. Самсоник скончался, его похоронили на кладбище Волковыск-Центральном. Свои лучите годы жизни он отдал за светлое будущее Беларуси».

Под категорию «офицеры бывшей белой армии» попали граждане Польши, в Гражданскую войну воевавшие против Красной Армии. Так был арестован помещик из Низян Юрий Ширяев, пользовавшийся симпатиями у местных крестьян, и который, не желая попасть в руки НКВД, покончил жизнь самоубийством, утопившись в пруду. Была арестована и его жена Олимпиада Ивановна, 1892 г. рождения. На допросе показала, что «До 1916 г. служила в царской армии сестрой милосердия и, будучи на Западном фронте, вышла замуж за прапорщика Ширяева, имевшего в Польше имение. В 1918 г. при содействии командования германской армии, вместе с мужем выехала в Польшу. В СССР в г. Москве проживает её отец Павельев Иван Александрович и три родные сестры» [10,с.160-162]. Казалось бы, дело прошлое, и зачем по происшествию 20 лет арестовывать бывших офицеров, ведь даже в 1918 г. командование германской армии не захотело брать в плен своих врагов, а с миром отпустило. Но нет, эта ненависть и нетерпимость ко всем инакомыслящим отличительная черта всех тоталитарных правителей, которая сохранялась до конца существования СССР, а в иных республиках, ранее входивших в состав СССР, сохранилась и поныне.

На 7 октября 1939 г., т.е. всего за 20 дней советской оккупации, в Западной Беларуси было арестовано «контрреволюционных, антисоветских и националистических элементов» — 2708 человек. Из них «крупных помещиков, дворян и капиталистов» — 241 человек, руководителей и членов политических партии и организаций -128 человек, кулаков, которые удрали из СССР в Польшу — 30 человек, осадников — 11О человек, агентов политической полиции — 171 человек и др. До 15 октября количество арестованных достигло 3535 человек. И это было только начало.

Бывшие агенты польской политической полиции — по простому говоря, «стукачи», ценились у советской власти особенно. В Волковыске удалось обнаружить списки тайных агентов поветовой полиции. Нет сомнения, что часть из них после ареста завербовало НКВД. Из воспоминаний бывшего секретаря Волковысского райкома партии Николая Васильевича Табакова:

«Прибывший из Москвы работник Главного управления пограничных войск СССР Вячеслав Васильевич Гриднев, который стал в Волковыске начальником уездного отдела НКВД, попросил меня разобрать полицейский архив. Некоторое время я там занимался, нашёл личные дела полицейской агентуры из местного населения с их расписками о получении вознаграждений. Оказавшихся на месте агентов арестовали».

Надо заметить, что на другой же день после вторжения в Западную Беларусь Вячеслав Гриднев сумел отличиться — в Несвиже арестовал одного из богатейших людей Западной Беларуси — князя Радзивила вместе с его личной свитой в составе 30 человек.

Как следует из воспоминаний генерал-полковника Леонида Михайловича Сандалова, участвовавшего в «освободительном» походе в Западную Беларусь, князь Радзивил остался в своём замке в Несвиже. По предложению командира корпуса М. А. Пуркасва они наведали старого князя:

«Я охотно согласился, и вскоре наш автомобиль оказался у каменных стен, обнесенных глубоким рвом. Осматривая этот исторический памятник эпохи феодализма, с многочисленными фигурами рыцарей в железных латах, коллекциями старинного оружия, картинами и гобеленами, мы были чрезвычайно удивлены, когда охранявшие замок пограничники доложили, что владелец замка находится в жилых комнатах и просит навестить его.

-Для жилья в замке приспособлено лишь четыре-пять комнат в левом крыле нижнего этажа, — пояснил начальник караула. — Владелец замка, один из Радзивиллов, богатства свои прокутил и, кроме этого своеобразного музея, у него ничего не осталось. С месяц назад к нему приехала жена американского миллионера с сорокалетней дочерью, которая, согласно предварительной договоренности, должна была вступить с князем в брак, то есть к>тшть за доллары старинную княжескую фамилию. Лишь вторжение немецкой армии в Польшу помешало окончательно оформить эту сделку. Сейчас мать с дочерью тоже находятся здесь: ожидают прояснения обстановки…

Мы заглянули к старому, невзрачному князю Радзивиллу и застали у него обеих американок. Пуркаев заверил миллионерш, что Советское правительство не будет препятствовать их выезду в Соединённые Штаты».

НКВД в Волковыске разместилось в самом центре города по улице Рынковой в двухэтажном каменном здании бывшего староства.

Все тюрьмы Западной Беларуси вскоре были забиты арестованными «под завязку» и их срочно требовалось разгрузить. Первая высылка заключённых произошла в начале декабря. Многих из них расстреляют в многочисленных белорусских куропатах. Из дневн ика Вероники Тресенберг:

«8 декабря 1939 г. Всех, кто сидел в тюрьме, вывезли в Сибирь. Издавна Сибирь не может обойтись без поляков. Что впереди ожидает тех настоящих людей, которых увёз эшелон?».

Волковысскую тюрьму разгружали систематически, иначе некуда было девать новых арестованных. В основном узников отправляли в Минск, где многие из них исчезнут бесследно. По всей видимости, в братских могилах в Куропатах лежат останки и наших земляков. Вспоминает Галина Андржейкович из рода помещиков Буттовтов-Андржейковичей:

«Ночью с 17 на 18 сентября 1939 г., после того как услышали по радио весть о переходе восточной польской границы советскими войсками, мой отец Генрик Буттовт-АндржеЙкович вместе с семьей покинул свое поместье в Горностаевичах и выехал в Волковыск, расположенный от нас за 25 километров. Задержались мы в доме комиссара Гущи, который к этому времени выехал в неизвестном мне направлении. Уже на второй или третий день после нашего прибытия в Волковыск, в полдень к нам пришли двое молодых евреев в гражданском. На их рукавах были повязаны красные повязки. Ничего не сообщив, забрали с собой отца, как выяснилось потом — в тюрьму. В это же время в тюрьму были брошены множество жителей, как с Волковыска, так и с околиц.

25 марта 1940 г. всех узников вывезли в неизвестном направлении. Три недели позднее, 13 апреля нашу семью погрузили в эшелон и вместе с другими вывезли в Казахстан. Писали оттуда повсюду, чтобы только узнать о судьбе отца. Наконец получили известие, что отец находится в Минской тюрьме […].

Чудом из той тюрьмы выжили всего два человека — Вацлав Лонцкий и Шираев, которых из Минска доставили в Белосток в качестве свидетелей в каком-то судебном деле. Возвращению их обратно в Минск помешала начавшаяся война» .