Часть 1

В какие места высылали наших земляков, и что с ними там происходило? Обычно людей привозили в необжитые места, оставляя там без всякой помощи.

Вспоминает бывший житель Волковыска Эдвард Сетко-Серкевич:

«Перед началом войны в 1939 г. я работал в качестве практиканта лесного хозяйства в Главном лесничестве Бяла (Беловежская Пуща), в 18 километрах от г. Хайнувки и на таком же расстоянии от г. Бяловежи. По административной принадлежности Главное лесничество относилось к повету Бельск Подляски Белостокского воеводства.

В феврале 1940 года (точной даты не помню) прошла первая депортация в Сибирь. На наш лесной кордон ночью явились энкаведисты и приказали собираться лесничему и его жене. Сам я ночевал в другом доме, где жил объездчик с семьёй. Я быстро оделся и побежал на станцию, чтобы уехать в Волковыск, где жили родители. Вот так я избежал первой депортации, но вместе с семьёй попал в третью по счёту, — 20 июня 1941 г., накануне начала войны между немцами и русскими.

В Волковыске я работал в «Райтранспите» в должности бухгалтера, до самого дня, когда был депортирован с родителями и сестрой в посёлок Рыбинск, Верхне-Кетского района Новосибирской области. В этом посёлке находился механизированный лесопункт. Здесь нас, и молодых, и пожилых, послали валить лес и весной сплавлять его по притоку Оби реке Кеть в Колпашево. Там брёвна вылавливали, строили из них плоты и отправляли в Томск, где была железная дорога и лесопильные заводы.

Нас погрузили в товарные вагоны, по сорок-пятьдесят человек в каждом. Девяносто вагонов тянули два паровоза. Всё зарешечено, никакого туалета, даже самого примитивного, только двойные нары из досок по обе стороны от входа, вторые двери заколочены и в них проделана дыра взамен туалета.

В нашем вагоне было нас сорок два человека, в том числе семь детей. Остальные взрослые, в том числе семья Швойницких (2 чел.), пани Дашкевич с четырьмя детьми, пани Зыбек, семья Гасперовичей (3 чел.), семья Волян, Сетко-Сеткевичи (4 чел.), семья Платек (4 чел.), Сливиньские (4 чел.). Некоторых из них Давно уже нет в живых. Платек, Сливиньски и Гасперович сумели в сталинской Польше сделать карьеру. Я с ними не общаюсь со дня приезда в Польшу, хоть и жил с ними не только в одном городе, но даже на одной улице, и учился в одной школе. Сливиньского разжаловали из генералов — за отца, который был комендантом полицейского участка. Платек — и поныне полковник в Кракове, Гасперович тоже полковник, уволенный в запас из военной разведки, живёт в Варшаве, на Аллее Войска Польского, 220. С ними у меня пути разошлись и не сойдутся.

Везли нас три недели, за всё время только два раза принесли обед — в Куйбышеве и Новосибирске. Каждый день — два ведра воды и всё. Это завтрак, а умыться нечем. Нам сказали так: «Приедете — тогда умоетесь».

Нас выгрузили в посёлке Белый Яр (на реке Кеть), а потом перевезли на лодках в посёлок Рыбинск и на другой день послали всех до единого на работу. Только пожилых, старше шестидесяти лет, не заставляли работать, а детей, начиная с тринадцати лет, не говоря о шестнадцатилетних, гнали на лесоповал; конечно, детей ставили на вспомогательные работы. Нам объявили, что мы являемся ссыльными и без разрешения нам никуда уезжать нельзя. Документы у нас отобрали. Так действовало НКВД, чтобы не оставлять никаких следов. И мы половину июля, август и часть сентября работали в качестве бессрочных ссыльных.

В сентябре приехал представитель Польского Посольства из Куйбышева вместе с начальником местного НКВД. Всех поляков созвали на собрание. Доверенным лицом стал пан Швойницки, 65-летний пенсионер-железнодорожник, а я стал его заместителем на, Верхне-Кетский район. Там нас было около полутора тысяч поляков и небольшое число украинцев с предыдущих депортаций» [48,с.5-12].

Находясь в ссылке, Эдвард Сетко-Серкевич по сфабрикованному НКВДистами по обвинению был арестован и осуждён. Освободился только в конце 1955 г.

Красноречивый пример мучений в ссылке наших земляков — судьба семьи лесника Шарук, высланной в феврале 1940 г. из деревни Бискупцы Волковысского района.

Рассказывает Ольга Петровна Козлова (Шарук):

«Из Волковыска ехали в холодных, не отапливаемых вагонах. Не доезжая Баранович, поезд остановился на высокой насыпи. Охрана открыла вагоны и разрешила выйти оправиться. Я перед этим сговорилась с тремя хлопцами о побеге. Как только нас выпустили на улицу, мы скатились по крутому снежному откосу вниз и притаились, ожидая, пока тронется поезд. Но когда все влезли в вагоны, то ответственные за вагоны конвойные проверили людей по списку. Обнаружили из нашего вагона пропажу троих человек. Объявили, что поезд не тронется, пока беглецы не вернутся. Иначе расстреляют их семьи. Пришлось вставать и лезть по откосу наверх в свой вагон. В Барановичах во всех вагонах охрана приказала сделать дырки в полу для отправления естественных надобностей и всю дорогу наружу никого больше не выпускали. Даже не интересовались, живой ты или нет. За время пути до Архангельска в нашем вагоне никто не умер. Кормили в дороге один раз в сутки. В Архангельской области разгрузили среди тайги. Здесь нас ожидали пустые бараки, в которых до этого жили вывезенные с Дона казаки. Тех из них, кто сумел выжить, переправили в другие места. Сразу после размещения всех взрослых отправили валить лес. Мои отец с матерью пилили деревья, а я топором обрубала сучья и ветки. Отец жалел меня, не зная, что предпринять, ведь мне ещё не было 17 лет. Наконец, пошёл в управление и соврал, сказав, что меня записали неправильно — на два года старше. Там, то ли поверили, то ли пожалели, но переписали мой год и освободили от непосильной работы. Я начала ходить в школу, куда ходили меньшие дети. Хотя русского языка не знала, но мне все давалось легко. Кушать давали баланду, изготовленную из сваренной сушёной рыбы с картошкой и добавлением муки. Получали на каждую семью отдельно. По литру на человека. Чтобы обмануть голодный желудок, добавляли в общую пайку столько же кипяченой воды. Сюда же кидали красный перец в виде порошка, которого здесь каким-то образом оказался большой запас.

Баланду давали два раза на день — утром перед работой и вечером после работы. Получали и хлеб. Тем, кто работа! в лесу, давати по 400 граммов, остальным — по 200. Хлебную пайку полностью получали утром. Отец нас уговаривал:

— Детки! Не ешьте весь хлеб сразу! Оставьте на вечер!

Я была шустрая девка. У нас на территории лагеря имелась конюшня, где иногда случался падёж коней, и конюх загодя убивал доходягу, чтобы мясо употребить в пищу. Выпрашивала у конюха этого мяса — всё добавка к рациону. Правда, мясо приходилось варить целый день, однако, конское мясо нас и спасало от смерти. Зимой с 1941/1942 г.г., когда уже шла война, нас погрузили в эшелон и повезли в Казахстан на работу в колхозы. Из-за войны там сказалась нехватка рабочих рук. Где-то через сутки езды поезд остановился на каком-то глухом разъезде. Вблизи не было никакого жилья. Машинисту объявили, что дальше поезд не пойдёт — дорога будто бы перерезана немцами. Назад тоже не пускали. Так мы среди тайги очутились в блокаде. Охраны на этот раз с нами не было, но бежать некуда — замёрзнешь. В нашем вагоне находилось 42 человека.

В вагонах стояли чугунные печки, и мужчины ходили в лес по дрова. Воду добывали, растапливая снег. Запаса еды в дорогу нам не выдали, поэтому сразу же начали голодать. Так без еды простояли 11 дней. Люди начали умирать. Под конец все с трудом передвигались.

Через 11 дней на соседнем пути остановился военный эшелон, в котором вместе с

солдатами везли лошадей. Воинский эшелон простоял целые сутки. Военные ничего из еды нам не дали. Солдаты вычищали из-под лошадей навоз. Вместе с ним на снег вышвырывали просыпанный овёс. Люди собирали этот овёс по зёрнышку. Я его лущила от шелухи, а моя младшая сестра насобирала целую горсть и съела вместе с шелухой.

(Как могло такое быть!? Куца подевалась хвалёная гуманность советского солдата? Даже если это были для них и «враги народа», то, причём здесь дети? Не накормить умирающих детей — преступление. Мясом одной зарезанной лошади хватило бы спасти десятки человеческих жизней. Но лошадь в Красной Армии, выходит, ценилась дороже людей. Зато потом, в Берлине, воздвигнут памятник советскому солдату со спасённой немецкой девочкой на руках. — Н. Б.)

Умерших на разъезде людей начальство нашего эшелона выносить из вагонов не разрешило. Им трупы были нужны для отчётности. Показать, что никто не убежал. После того, как уехал воинский эшелон, нас, так и не покормивши, повезли дальше. Мы же не знали, сколько придётся еще ехать и, боясь разложения трупов и эпидемии, выбрасывали мёртвые тела своих родных на ход)’ поезда. Так голодные ехали ещё несколько суток до самого Челябинска- По пути и в самом Челябинске из нашего вагона от голода умерло 22 человека. Больше половины. Такая же смертность была и в других вагонах. В Челябинске полумёртвых отца с сестрой выносили из вагона, как и многих других, на носилках. Я выпрыгнула, чтобы последовать за ними в больницу. Ноги мои от слабости подкосились, и моё тело повалилось плашмя на ледяную землю. При уааре разбила в кровь лицо. Мужчины подняли меня и внесли обратно в вагон.

Так я больше никогда не увидела своих родных. Скорее всего, они умерли в больнице Челябинска. Но сколько потом ни писала туда, мне даже не ответили. До сих пор не знаю, где похоронены отец с сестрой.

Когда привезли в Казахстан, мы не могли выйти без посторонней помощи из вагонов, до того все обессилели. Со станции в колхоз нас везли на подводах, и в пути я отморозила два пальца на ноге. В колхозе работала учётчицей. Во время уборки зерновых принимала хлеб на току, а так на ферме учитывала молоко. На зимовку скотину отправляли в степь. Там я варила кушать. Вскоре всех коров порезали, так как не было чем их кормить. В колхозе жили в примитивных домиках по две семьи. Здесь тоже голодали. Летом по степи искали норки сусликов и лили в них вод>’. Зверьки выскакивали оттуда, а мы их ловили и убивали на мясо.

Когда освободили Беларусь, пошла к председателю колхоза просить документы на выезд. Он предлагал остаться, так как не хватало работников. Одни малые и старые в колхозе остались. Всех мужчин, способных носить оружие, забрали на войн)’. Уговорил меня. Уехала уже после уборки, зимой. Вернулась домой в декабре 1944 г. вместе с мачехой и её двумя детьми.

В Бискупцах вышла замуж и доживаю свой век. До сих пор передо мной никто не извинился за то, что пришлось пережить по вине советской власти. Когда нашу семью насильно вывозили, в доме оставались две коровы, пара свиней, пять овечек, куры и много разного имущества. Советская власть всё прибрала. Отдавать же долги эта власть не хочет. Никто ни о какой компенсации и не заикался».

Ольга Петровна Козлова умерла в 2003 г., так и не дождавшись ни извинения за свои страдания, ни компенсации за отнятое имущество.

Всего, согласно подсчётам белорусского историка Александра Хацкевича, с октября 1939 г. по 20 июня 1941 г. в западных областях Беларуси было репрессировано более чем 125 тысяч человек. Из них депортировано больше за 120 тысяч. Это без учета военнопленных польской армии.

Надо отметить, что условия содержания высылаемых людей во время дальней дороги были ужасными. Депортированные находились в антисанитарных условиях, ощущали острую потребность в питании и медицинской помощи. Поэтому многие из них не доехали до конечной станции. В служебной записке Берии на имя Сталина от 1 мая 1944 г. отмечалось, что в процессе довоенной депортации поляков в восточные районы страны умерло 11516 человек. Причины не указывались. Как и проценты от общего количества вывезенных.

Советская власть и сё репрессивные органы НКВД в Западной Беларуси за неполные два года натворили столько зла, что, когда сюда придут новые гитлеровские оккупанты-поляки радовались тому, что, наконец, репрессии прекратятся. Немецкие зондеркоманды с удовлетворением докладывали в Берлин:

«Польская часть местного населения оказывает содействие казням, проводимым полицией безопасности, донося, где находятся еврейские, русские и польские большевики» .

Впрочем, скоро поляки поймут, что фашизм и коммунизм одного поля ягоды. Как говорят в народе, хрен редьки не слаще.

Когда в начале войны 1941 г. для Сталина наступят тяжёлые времена, и под угрозой окажется само существование СССР, 12 августа 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР примет указ об амнистии «всех польских граждан, содержащихся ныне в заключение на советской территории в качестве военнопленных или на других достаточных основаниях». Теперь, когда Сталину стало невмоготу, поляки понадобились ему в качестве не врагов, а союзников в борьбе против общего нового врага — немецкого фашизма.

В заключение рассказа о репрессиях немного о тех, кто творил злодеяния над неповинными людьми. Почему-то считается, что непосредственные исполнители террора выполняли лишь приказания и с них взятки гладки. Вместе с тем, если речь заходит о гитлеровских палачах, то им скидки не даётся. А ведь и они выполняли приказы. Так что? Сталинские палачи предпочтительнее гитлеровских? Налицо, как говориться, двойной стандарт.

При централизованной политике террора большевистской власти потребовались палачи и садисты, которые в нормальной стране были бы изолированы от общества или, во всяком случае, их бы к власти и близко не подпустили. При большевиках они, наоборот, имели максимальную возможность выдвинуться и найтн применение своим преступным склонностям. Уничтожение большевиками моральных «тормозов» позволило выплеснуться наружу тому сатанинскому, что до поры дремало в потаенных уголках их души. Да и в самих верхах большевистской власти удерживались лишь те, кто не имел или потерял свои духовные и моральные устои. Честных, порядочных и совестливых людей такая масть не терпела и избавлялась от них. Ещё Ленин внушал своим последователям: «Нравственно всё, что служит делу победы коммунизма». Полученная установка являлась путеводной для всех будущих поколений большевиков. А Гитлер поучал подчинённых: «Я освобождаю вас от химеры, называемой совестью». Разве смысл не один и тот же?

Ниже приводятся данные на некоторых НКВДистов, служивших в 1939-1941 гг. в Волковыске. Все они в той или иной мере являлись непосредственными исполнителями преступных действий в Волковысском районе во время массовых предвоенных репрессий наших с вами земляков:

Тарасов Михаил Петрович, заместитель начальника горотдела НКВД, 1900 г. рождения, русский, образование среднетехническое. В органах НКВД с 1938 г

Дегтерев Прохор Андреевич, начальник 2-го отделения НКВД, 1915 г. рождения, русский, образование среднее. В органах НКВД с 1939 г.

Чернонебов Николай Васильевич, начальник экономического отдела НКВД, 1903 г рождения, русский, образование низшее.

Русев Аркадий Андреевич, начальник следственного отдела горотдела НКВД, 1912 г. рождения, образование среднее, в органах НКВД с 1939 г.

Пилюгин Федор Сергеевич, начатьник 3-го отделения горотдела НКВД, 1911 г рождения, русский, образование высшее.

Бараненко Михаил Петрович, старший оперуполномоченный НКВД, 1908 г. рождения, украинец, образование низшее.

Долинский Михаил Иванович, оперуполномоченный НКВД, 1918 г. рождения, русский, образование среднее.

Криков Александр Сергеевич, оперуполномоченный НКВД, 1915 г. рождения, русский, образование среднее.

Логинов Павел Дмитреевич, старший оперуполномоченный НКВД, 1914 г. рождения, русский, образование высшее.

Супник Тихон Тимофеевич, оперуполномоченный НКВД, 1911 г. р., белорус.

Орилин Павел Андреевич, оперуполномоченный НКВД, 1914 г. рождения, русский, образование среднее.

Рудеико Иван Андреевич, младший следователь НКВД, 1916 г. рождения, украинец, образование низшее.

Васильев Григорий Владимирович, оперуполномоченный НКВД, 1917 г. рождения, русский, образование среднее.

Басоргин Иван Семенович, следователь НКВД, 1908 г. рождения, русский, образование

среднее .

Многих из них на второй день начала войны 1941 г. постигнет печальная сузьба, когда немецкая бомба прямым попаданием в здание НКВД погубит около 40 человек «чекистов», где они как раз собрались на совещание. И как здесь не подумать, что это была Божья кара.