Бывшая жена белоруса, живущего в машине, голосовала за Лукашенко: история и пропаганда

Инна Добротвор, бывшая жена общественного активиста Ильи Добротвора, рассказала «Нашай Ніве», почему в 2010 голосовала за Лукашенко. Ответила на вопрос, работала ли на российскую пропаганду в 2020-м. А также пояснила, действительно ли выгнала на улицу бывшего мужа за критику Координационного совета.

— Вы были вместе с Ильей 18 лет. А с чего началась ваша история любви?

— Мы были студентами, встретились в народном театре «Живая планета», где оба участвовали в спектаклях. Это не была любовь с первого взгляда. Не знаю даже, как это описать — ну дружили и дружили… А потом дружба превратилась во что-то иное.

— У вас пятеро детей — вы всегда мечтали о такой большой семье?

— Я хотела троих. Но получилось пять. Я была верующей и никогда не рассматривала аборты как возможность. В общем мне казалось, что большая семья — это хорошо. Теперь я так не думаю. Так как с учетом белорусской революции, войны в Украине и общей ситуации в мире я поняла, что мир довольно жесток и несправедлив.

Я чувствую большую ответственность за то, что привела в такой мир пятерых детей. Раньше мне казалось, что это интересный мир, хороший, что здесь можно много чего прекрасного сделать. Но война все это перечеркнула.

— Илья работал то почтальоном, то продавцом шаурмы, то дворником, был активистом БНФ, баллотировался на парламентских выборах… Вы как относились к таким метаморфозам в его жизни?

— Хорошо относилась. Он же пытался что-то делать, так или иначе. Но вот его политическая активность мне очень не нравилась. Настолько, что в 2010 году я пошла и принципиально проголосовала на выборах за Лукашенко.

— Вы проголосовали за Лукашенко только потому, что ваш муж был активистом БНФ?

— Да. Мне казалось, что Илья не заботится о своей семье. Поэтому это был мой протест. Я не интересовалась, кто такой Лукашенко, не читала, кто там другие кандидаты. Я жила в своем маленьком мире вместе со своими детьми. Сердилась на Илью из-за того, что он много времени отдает общественной деятельности вместо того, чтобы быть рядом.

Я не разбиралась в политической ситуации в Беларуси — она меня не интересовала. У меня были претензии к мужу, поэтому я считала: если ты не навел порядок в своей семье, то не стоит наводить порядок в стране.

— Что вы имеете в виду?

— Он не посвящал столько времени своей семье, сколько общественной активности. Может, конечно, так и надо… Но я была очень возмущена. Мне была нужна его помощь, его внимание. Мне не хватало мужа рядом в этот момент.

Мой «лукашизм» имел протестное содержание. Лукашенко меня вообще не интересовал.

Но когда Илья против него боролся, то я боролась против Ильи. Это была попытка привлечь внимание мужа.

Что вот ты оппозиционной деятельностью занимаешься, а у тебя дома свой оппозиционер — человек с противоположными взглядами. Для начала же надо меня к своей коалиции привлечь.

Но в 2012 году Илья предложил мне стать наблюдателем на парламентских выборах, чтобы я увидела, что происходит. Для меня это был очень интересный опыт. Во-первых, я наконец вышла из дома и начала делать что-то другое. И во-вторых, я действительно увидела, как фальсифицируют выборы.

— В 2020-м вы тоже были наблюдателем?

— Да, но условия были уже совсем другие. Мне много мешали. Не пускали в кабинет, поэтому я стала под дверью и считала людей. Много приходилось писать жалоб. В последний день досрочного голосования в протоколе внезапно появилось на 200 бюллетеней больше, чем я насчитала. А такой разбежки просто не могло быть, так как я все время была на месте. Только однажды на час мне пришлось поехать в милицию, так как директор пыталась меня выгнать с территории школы. Но за этот час 200 человек никак не могли проголосовать. На подсчет голосов меня тоже не допустили.

Противно, но наблюдательницей я была в школе, где учились мои дети. После всего этого я не смогла в сентябре отпустить их туда — и в никакую государственную школу не смогла. Несколько месяцев они были дома, а потом пошли в частные.

Сама я тоже в тот момент работала в школе учительницей английского языка — и тоже после выборов не вернулась на работу.

— Илья сотрудничал с русскомирским сайтом «Политринг». Как вы к этому относились?

— Он говорил, что эта платформа дает возможность озвучивать его мнение. А взгляды у Ильи были пробелорусские. Поэтому мне казалось, что, наверное, это хорошо, когда людям, которые думают иначе, можешь высказать свои противоположные мысли.

— А кем работали вы?

— Начинала нянечкой в детских садах, потом стала воспитателем. Когда получила образование бухгалтера, работала по этой специальности.

В какой-то момент у меня был кризис в жизни, и я пошла работать в Свято-Елисаветинский женский монастырь.

Там помогала организовывать выставки, мы в разных городах делали презентации поделок, которые делали мастера в монастыре — керамика, какая-то одежда, изделия из стекла.

— Удивило ли вас то, что после начала войны монастырь начал собирать помощь российским военным?

— Знаете, я очень разочаровалась в религии еще в 2020 году. Когда значительная часть православных священников не поддержала протестующих. Для меня это было большим удивлением и разочарованием.

Я каждое воскресенье ходила в церковь. И священник после богослужения обычно произносит речь. До 2020 года это были политически нейтральные речи. А позже меня удивило, что священники не дали какой-то реакции на происходящее, не осудили насилие. Потом и вовсе начали говорить странные вещи. Конечно, это было очень неприятно. Вот тогда я разочаровалась в православной церкви.

— Сейчас вы считаете себя верующей?

— Я не знаю. Война многое изменила в моем ощущении мира и Бога. Это рубикон, который я не могу преодолеть. Я никак не могу совместить то добро, которое есть Бог, с происходящим в мире. Начала думать, а может и нет Бога? Такого, какого я представляла? Какой есть правда, жизнь, любовь…

— Пролукашенковские телеграм-каналы обвиняют вас в том, что в 2020 году вы работали на Ruptly — компанию, входящую в состав российской пропагандистской телекомпании Russia Today.

— Во-первых, я не знала, что Ruptly является частью RT. Знала, что компания находится в Берлине, все инвойсы получала на английском языке. У меня даже мыслей не было, что она может иметь какое-то отношение к России.

Во-вторых, видео, которые мы снимали, потом попадали на «Дождь», Deutsche Welle. Я искренне считала, что делаю доброе дело, потому что мир должен знать, что происходит в Беларуси.

— Как начиналась жизнь в Польше?

— Сначала приехала я, так как меня в Беларуси вызвали в милицию. Через месяц приехал Илья с детьми. Я тогда уже начала преподавать английский в языковой школе и вести индивидуальные занятия.

Когда Илья приехал, он купил машину и начал работать таксистом. Мы работали с ним по очереди. Я работала с утра до обеда, приезжала домой, отдавала машину, вела свои занятия, а Илья ехал таксовать вечер и всю ночь. После переезда мы примерно полгода прожили вместе, а потом я решила подать на развод, и мы сразу разъехались.

— С Ильей вы официально оформили развод?

— Да, мы уже три года как развелись. Мы жили в Польше, но разводились на территории Беларуси с помощью доверенных лиц.

— То есть когда Илья громко заявлял, что вернется в Беларусь, вы уже не были вместе?

— Да. В то время мы не очень общались — он был очень обижен из-за того, что я захотела развестись. Я понимаю, что это для него травма, которую он до сих пор не проработал.

Поэтому эту новость я услышала от общих знакомых, которые присылали мне его пост и интересовались, что происходит. Но я знаю не больше, чем все остальные.

Я воспринимала его идею поехать в Беларусь как желание сделать хоть что-нибудь, чтобы притупить эту боль. Может, даже в мыслях о тюрьме он видел какое-то освобождение.

— Как считаете, он серьезно собирался поехать или это была попытка привлечь внимание к себе?

— Я бы не исключала оба варианта. Может, он надеялся, что кто-то предложит помощь. Думаю, ему нужна была работа с психотерапевтом. Нужна она и сейчас. Потому что все его непроработанные обиды превращаются в странные посты в соцсетях.

— Если вы больше двух лет не жили вместе, как так получилось, что теперь ваш бывший муж говорит, что вы выгнали его на улицу?

— В какой-то момент его попросили уехать из той квартиры, которую он арендовал — новую быстро найти не получалось. И наша старшая дочь очень волновалась за него. Чтобы ее успокоить, я сказала: «Хорошо, я предложу отцу пожить с нами, пока он не решит свои вопросы». После этого Илья несколько месяцев жил с нами.

— А как дети восприняли ваш конфликт?

— Видимо, они еще не могут это все полностью осмыслить. Думаю, им в будущем тоже придется прорабатывать эту историю с психотерапевтом.

Я не могу сказать, что они принимают чью-то сторону. Дети хотят, чтобы и у меня все было хорошо, и у папы. Только младшая может после разговора с папой выдать что-то вроде: «Папа сказал, что ты очень плохая, что ты будешь гореть в аду. Он просил тебе это передать». Для меня это странно, ведь нельзя говорить маленькой девочке такие вещи. Я советую Агате отвечать на это: «Ты знаешь телефон мамы, можешь позвонить или написать ей. Зачем говорить это мне?». Я же нигде не блокировала бывшего мужа.

— Помогает ли Илья с детьми?

— Сразу после развода он с какой-то регулярностью приезжал к детям, брал их куда-то погулять. Даже привозил продукты. Потом исчез на какое-то время. А когда снова начал жить с нами, покупал продукты, старался втянуться в наш жизненный ритм, помогать.

— И вы действительно дали ему два дня на то, чтобы уехать, за то, что он критиковал Координационный совет?

— Несмотря на то, что Илья пытался вести себя положительно, был один очень неприятный для меня момент. Он часто критиковал меня как мать, как хозяйку, как человека. Я попыталась с ним поговорить на эту тему и объяснить, что не хочу слышать бесконечные замечания. Посоветовала обратиться к психотерапевту и с ним обсуждать мои недостатки или дневник хотя бы завести и там записывать чувства.

На какое-то время он успокоился, а позже снова начал критиковать. И вот однажды я сказала: «Все, Илья, извини, я не могу больше все это слышать. У тебя есть два дня, чтобы найти другое место жительства».

Поймите меня, я не могу жить в каком-то бесконечном негативе. Там было все: и Координационный совет плохой, и вся оппозиция, и эта Варшава… Ну все! Я хорошо понимаю, что у него болит, потому что не получилось так, как он хотел.

Я готова разговаривать, когда человеку нужна поддержка, когда он готов услышать мое мнение. Но мне тяжело жить постоянно в нервозных условиях, когда человек ничего хорошего в жизни не видит. Мне и детьми надо заниматься, и на работу приходить в хорошем настроении.

— Бывший муж обвиняет вас в том, что вы тиран и издеваетесь психологически над детьми.

— Я не считаю, что я идеальная мать. Я вижу много проблем — над какими-то вещами я работаю. Но если человек заявляет, что мать издевается над детьми, так почему он не жалуется на это в полицию, в органы опеки? Если человек уверен, что дети страдают, то он не должен оставлять их в опасности. А просто кричать, что «она плохая» — ну что это такое?

— Вы баллотируетесь в Координационный совет. Чего ждете от него?

— Я считаю, что это очень хорошая инициатива. И то, что организовываются выборы — прекрасно, так как белорусам нужно тренировать политическую вовлеченность. Начинать интересоваться кандидатами, сравнивать их, задавать вопросы. А после требовать отчет.

Это орган, который будет иметь какие-то представительные полномочия. И если я как избиратель стану голосовать за кого-то, то позже смогу обратиться к своему кандидату с какими-то своими проблемами. Я буду уверена, что мои проблемы рассмотрят и подумают, как их решить.