— Точка кипения у разных людей разная, — размышляет Саша Филипенко о различиях между беларусами и россиянами в интервью Ксении Лариной. — Я разговариваю с людьми, которые живут внутри России, они говорят: «Если произойдет что-то уж совсем плохое, тогда мы будем думать об отъезде».

Мне кажется, это мысли значительной части российского общества сейчас. А я в этот момент думаю: что еще совсем плохое должно случиться?  

Много лет я и в Беларуси наблюдал эту кому, с 2004 по 2020 год беларусы не очень активно боролись. В 2010 году нас на улицах было 50 тысяч человек. И беларусы тоже жили своей жизнью и ничего не замечали. Был момент, когда ты тоже понимал, что нет никакого смысла выходить, ты будешь совсем один.

Одним из толчков к протестам 2020 года стало трагикомичное поведение Лукашенко во время ковида. Когда люди умирали, а он рассказывал, что не видит в воздухе никакого ковида.

Это подтолкнуло беларусов выходить, потому что всю жизнь нам рассказывали, что у нас будто бы страна для жизни, говорили, вы не лезете в политику — зато у вас чистые улицы, у вас нет свободы — зато есть какое-никакое здравоохранение, и т.д.

В России, казалось бы, погибли уже сотни тысяч, что еще должно случиться, чтобы общество перестало вести себя так. Это какая-то фатальная инфантильность, когда на Патриках продолжают жить своей жизнью и представлять себе, что вообще ничего не происходит.

Что еще должно случиться, чтобы россияне начали объединяться и говорить, так нельзя жить больше, не круто ездить выступать на оккупированные территории для того, чтобы продолжить эту никчемную жизнь. Не круто, когда все эти «ипотечные» российские комики шутят про то, как не могут найти парковочное место в Москве.

Не понимаю, что может сейчас разбудить российское общество? При этом считаю, что была очень важная вещь, которую сделали тогда Светлана Тихановская и Маша Колесникова. Они перестали рассказывать беларусам, какие те плохие и неправильные люди, они с любовью относились к беларусскому народу.  

Писатель считает, что в плане репрессий Беларусь опережает Россию и в каком-то смысле является наглядным пособием.

— Все понимают, что моего отца прессуют из-за меня. Будто бы даже по бандитским понятиям всегда считалось, что семьи не трогают.

Но в Беларуси сейчас очень трогают семьи, очень многих родителей задерживают или просто приходят с обыском, переворачивают квартиры, всякий раз посылая сигналы, что мы не можем добраться до вас, но можем прийти к близким.

Уже стали таким жанром «похороны по скайпу», потому что огромное количество людей не могут приехать. Людей задерживают либо сразу при въезде, либо, если ты приехал через Россию, то прямо во время похорон.

Думаю, в Россию это перекочует, людей тоже будут задерживать повсюду, и тех, кто приехал на похороны к близким, — не исключает Филипенко.

Он также отмечает схожести и различиях в методах цензуры двух режимов.  

— Если в России сейчас есть какие-то списки запрещенных книг и каких-то авторов убирают с книжных полок, то в Беларуси книжный рынок просто совершенно уничтожен: закрыты издательства, вы вообще не можете ничего публиковать на беларусском языке.

Все разгромлено. Условно, в Беларуси книга убита полностью.

Моих книг, например, нет на полках, но можно спросить, и где-то их могут вынести из-под полки.

Спектакль по «Бывшему сыну» был запрещен еще в 2020 году, артистам даже не дали репетировать. Сейчас невозможно себе представить ситуацию, в которой кто-то поставит в Беларуси что-то по моим произведениям.

В этом смысле методы, давление в обоих странах очень похожи. Не знаю, запретили ли у нас Оруэлла. Сложно запретить Оруэлла, потому что мы в нем живем уже несколько лет.

Но представить, что сейчас какой-то беларусский театр сыграет Оруэлла, я не могу.

В репрессиях не должно быть логики. Должен быть всеобъемлющий страх. И никто не должен понимать правил игры, дескать, вот здесь я проскачу и буду ставить свои пьесы дальше.

Будет прилетать всем, и мы видим это по тем людям, которые вошли не в ту дверь, а потом извиняются все, как один. Репрессии коснутся всех.

Маховик раскручивается, и им все время нужно будет увеличивать эти списки, потому получится, что вы не работаете: почему вдруг у нас не осталось врагов на этой неделе? Нужно будет находить новых врагов.

Очевидно, что настали такие временя, которые поднимают со дна людей, сидевших притихшими, таких шариковых, которые занимаются всеми этими списками запрещенных книг и прочим.

Когда наблюдаешь за ними, кажется, что они только вчера научились ходить, ориентироваться в пространстве, управлять собственным телом и языком, а уже занимают какие-то посты и принимают какие-то решения. И эти решения соответствуют способностям этих людей.

Очевидно, что люди, которые стоят за репрессиями, — это не те люди, которые должны быть в локомотиве общества. Но я думаю, что они и сами хорошо это понимают, та же Мизулина понимает, что в нормальной стране ей не будет никогда места. Она не сможет проявить себя так, например, в Норвегии или в Швейцарии.

В этом смысле ее шанс сейчас. Идет такая видовая борьба. Наступило время, когда есть большой запрос на людей, не очень образованных, не очень дружащих с элементарными фундаментальными ценностями, не уважающих свободы, которые понимают, что сейчас их время и нужно действовать.

И они действуют, предполагая, что их самих не коснутся эти репрессии, что их самих это все не сожрет. Но мы помним, как пули Ягоды и Ежова перекочевывали дальше — от одного к другим, — отметил писатель.