В течение августа, по данным правозащитного центра "Весна", в Беларуси было задержано более 7,5 тысяч человек, зафиксировано не менее 500 случаев пыток. Ни по одной из поданных в Следственный комитет жалоб на силовиков о пытках не было возбуждено уголовных дел.

За последний месяц сотни граждан Беларуси бежали в соседние европейские страны в поисках политического убежища. Около 500 из них сейчас находятся в Польше. Би-би-си рассказывает истории белорусов, которые после начала протестов покинули страну, опасаясь за свою безопасность.

18+. Внимание: текст содержит описания сцен насилия

Житель Гродно Алексей пересёк пропускной пункт между Беларусью и Польшей на разбитом велосипеде - перейти границу в сторону Европы пешком нельзя, а водители, в том числе дальнобойщики, просто отказывались брать с собой через границу человека с рюкзаком.

"Велосипеда хватило на 2 километра, и я выкинул его, как только проехал границу", - рассказывает мужчина.

Гомельцам Максиму Новикову и Максиму Соловьеву удалось договориться с белорусом, который ехал из Гродно на работу в Польшу.

"Я понимаю, что ко мне будет много вопросов и могут потом потягать, но что же делать", - сказал он.

Друзья отблагодарили его тем, что помогли перевезти немного алкоголя сверх разрешенного к вывозу объема.

Алексей из Минска сначала купил билет на автобус до польского Белостока. Но ни визы, ни так называемой "карты поляка" (вида на жительство) у него не было, поэтому его даже не посадили на рейс. Тогда на следующий день он поехал из столицы в Брест - там, прямо за Брестской крепостью, проходит граница с Польшей. Уже в Бресте знакомый довез его до пограничного пункта "Варшавский мост" и помог поймать попутку: соотечественник, у которого "карта поляка" была, согласился перевезти его через границу за 10 долларов.

Все четверо беженцев покинули Беларусь, после того как были избиты в первые дни протестов против итогов президентских выборов и вместе с тысячами соотечественников провели несколько суток в тюрьмах.

"Животные, чего вам дома не сидится?!"

"9 августа я проголосовал и вышел в город, перечитав Конституцию, [где говорится, что] собрание разрешается, если не причиняет вреда. Но омоновцы в Минске уже били людей, разбивали им машины, стреляли резиновыми пулями, кидали светошумовые гранаты - женщине на моих глазах разорвало ногу. Я пытался убежать, но меня схватили и воткнули в автозак. Привезли в тюрьму на Окрестина, при выходе дали дубинкой по ногам, поставили на колени к забору, орали: "Животные, че вам дома не сидится?!"

Рассказ Алексея из Минска похож на многие свидетельства тех, кто побывал в печально знаменитом Центре изоляции правонарушителей (ЦИП) - на улице Окрестина в Минске.

По его словам, в камере было больше 30 человек, при этом непосредственно в митинге участвовали только двое из них: "Некоторых брали прямо на избирательном участке: сказал, что пломба повреждена на урне, его задержали, сказав, что он и повредил. Одного парня выдернули из-за стола в кафе, где он ужинал с девушкой, другого - из-за стойки бара, где он работал барменом. Еще один сокамерник гулял с женой и детьми двух и четырех лет в 50 м от своего дома - его тоже закинули в автозак и увезли. Кто-то мусор выносил, но домой не пришел, кто-то не смог спуститься в метро - его так волокли, что даже тапочки потерял".

"В тюрьме первые дни давали по кусочку хлеба на двоих, потом кормили супом, который даже собаки не едят. На вторую ночь мы уже слышали, как людей, которых привозили, стали избивать - никогда не думал, что кости могут так громко хрустеть. Беременную женщину закинули в камеру, где сидело 25 человек, а врач, которую к ней вызвали, только глумилась над ней, говорила: "Кобыла, порыгает и все нормально будет", - рассказывает мужчина.

За день до суда, по его словам, охранник из соседней камеры вывел всех на улицу, и они стояли с 10 вечера до 6 утра возле забора. На несколько часов их вернули в камеры, но снова пришли на следующий день и опять заставили стоять с 10 утра до 9 вечера, говорит Алексей. Бойцы уже были озлоблены, кричали: "Суки, мы из-за вас не спим".

"В итоге приехал замминистра внутренних дел, сказал, что нас выпустят. Выпускали под расписку, что если еще раз попадемся, от 6 лет сразу получим по уголовной статье. Тех, кто не подписывал, отправляли обратно в камеру. Я подписал и вышел".

В столице Беларуси тем временем продолжались акции протеста - в том числе рядом со стройкой, где Алексей работал монтажником, и рядом с его домом в другом конце Минска. Он понял, что легко может снова оказаться за решеткой: "Я сел и обсудил с мамой, объяснил, что могу просто идти в магазин и сесть на шесть лет. Она сказала: "Попробуй уехать, из тюрьмы я тебя точно не дождусь".

"Я понял, что попал в ловушку"

Алексей из Гродно сразу после голосования пошел гулять в центр города вместе с подругой. Своей девушке он успел только крикнуть: "Беги", после чего на него набросились восемь омоновцев.

Из свидетельств Алексея следует, что ОМОН вел себя так же, как в столице, - задерживали всех: закинули в автозак ксендза, курившего на крыльце костела, и наблюдателя за выборами, выходившего с избирательного участка. Мужчина с красно-белой ленточкой на руке играл во дворе своего дома с ребенком: его увезли, а ребенок остался на улице.

Били Алексея только при задержании: "Прописывали с ноги в грудь, и до сотрясения мозга". Многие пострадали серьезней: он видел "абсолютно синие" тела и разговаривал с семьей, попавшей в аварию с участием бронеавтомобиля и силовиков.

Утром задержанных перевели в городскую тюрьму. Часть из них перед этим отсеяли. Гражданам Польши и Литвы арест заменили на штраф, несовершеннолетних выпускали, но на следующий день вызывали их родителей и тоже задерживали, фактически заставив досиживать за детей, говорит Алексей.

На второй день заключенных накормили тем, что называлось борщ, - это было несколько картофелин и бульон, в котором их сварили.

Алексея судили за организацию несанкционированного митинга. На суде он просил приобщить к делу записи с камер наблюдения в том месте, где его задержали. Судья ответил, что "никакие камеры в этот день не работали", и назначил пять суток.

Решение уехать мужчина принял после того, как зафиксировал побои и пришел жаловаться на ОМОН в Следственный комитет. Там, по словам Алексея, он "попал в ловушку": "При написании заявления меня заставили сдать частички кожи, срезали ногти на анализ ДНК и взяли пробы на наличие следов пороха". Сказали: "Нам надо понять, что вы никакой агрессии не проявляли".

На следующий же день бизнес Алексея пришла проверять налоговая инспекция, а на домашний адрес прислали требование уплатить забытый штраф за переход улицы в неположенном месте в 2014 году.

"Я понял, что за меня взялись конкретно, - ищут, за что прижать. Проверки индивидуальных предпринимателей у нас проходят так, что даже если человек ничего не нарушил, но перешел кому-то дорогу, его банально разорят огромными штрафами, - объясняет он. - Но самое страшное - мою ДНК могут подбросить на место убийства или изнасилования. Дожидаться этого я не стал".

"Тебя закопаем и никто не найдет"

Ночь 11 августа Максим Соловьев и его друг Максим Новиков, как и еще около 800 жителей Гомеля, провели в отделении милиции. Протесты по всей стране к этому моменту шли уже третий день.

"Людей на улицах было уже не слишком много, и мы спустились на набережную в бар. У нас были бытовые рации, потому что связь в стране отсутствовала, и домой мы шли по одной из немногих освещенных улиц, потому что света в городе тоже почти не было. Недалеко от здания КГБ услышали топот: нас заломали омоновцы и начали избивать, меня ударили головой об автозак. Сорвали с лица медицинскую маску, отобрали две запасных, нашли рацию и стали бить сильнее. Закинули в клетку к 16-летнему подростку - потом пытались нам пришить, что мы вынудили его идти на митинг".

По словам Максима, в РОВД их заставляли ползать по коридору, потом принесли ножи и требовали признать, что это их оружие и с ним они пытались организовать беспорядки.

"Меня оттащили в темный кабинет, и шесть милиционеров начали угрожать, что уже выкопали десять могил в лесу: "Cегодня тебя закопаем, и никто не найдет". Оперативник в черной маске поджигал мне пальцы зажигалкой, пытались выбить показания по очереди, возили ногами по лицу, плевали, садились на спину. Потом пришел следователь, предложил сознаться и поговорить "по-нормальному", а когда я отказался, вышел из кабинета и меня били еще минут 40, пока я не потерял сознание".

Следующее воспоминание Максима - он приходит в себя от того, что ему льют на лицо воду и он чуть не захлебывается. По его словам, это длилось много часов: "Меня продолжали мутузить, привязывали на лицо клоунскую маску и говорили, что меня в ней задержали. Когда я потерял сознание окончательно, меня конвоировали в больницу. Там заставили подписать, что это была бытовая травма - "иначе не выйдешь из изолятора".

Врачи обращались со мной, как с преступником, результаты медицинского освидетельствования не показали. Вернули в РОВД, где я провалялся на полу рядом с теми, кто орал, потому что их били".

На следующее утро его поставили в наручниках к стене и снова стали допрашивать.

"Говорили, что Максим меня завербовал и им сдал -"тебе светит 15 лет, это твой последний день на воле, откроем уголовное дело, не выйдешь". У них была вся информация, с кем мы общались, спрашивали о литовских контактах Максима. Я думаю, они были из КГБ", - рассказывает Соловьев.

Суд продолжался 2-3 минуты прямо в милиции, судья дал 15 суток. В ИВС врач сказала, что все заживет и рассосется само.

"Но там хотя бы не били", - говорит Максим.

Выйдя на свободу, Соловьев зафиксировал побои - тогда это можно было сделать в любой больнице. Жаловаться в СК на действия полиции он не пошел: говорит, понял, что это проигрышный вариант, потому что ни одного уголовного дела по факту избиения не было заведено. Зато как только он подал апелляцию на арест в суд, ему стали звонить из РОВД.

"Те же, кто меня избивал, решили взять объяснения. Пытались вытянуть на разговор - искали меня дома, звонили матери и брату, чтобы меня найти и отвезти в РОВД".

"Мы узнали, что всеми, кто жаловался, начинают вплотную заниматься и портят им жизнь - начинают таскать, открывают новые дела и отправляют досиживать", - говорит Соловьев.

В такой ситуации оказался после отъезда беженцев их оставшийся в Гомеле товарищ по перенесенным 11 августа пыткам - блогер и активист Дмитрий Лукомский. В начале сентября его снова задержали, обвинили в организации митинга, в котором он не участвовал, и посадили на 10 суток, добавив к ним еще 10, которые Лукомский не отсидел из-за досрочного освобождения задержанных по всей стране.

Отправить его повторно за решетку судья смог лишь со второй попытки: на первом заседании Лукомскому вызвали скорую - сказались августовские избиения в милиции.

"Некоторых людей, до которых не дотрагивались физически, сломали морально. Некоторых моих друзей сломали физически", - объясняет Максим Новиков.

Выйдя из ИВС, он был настроен оптимистично: зафиксировал травмы, пожаловался в Следственный комитет, подал в суд апелляцию на незаконный арест и стал ходить на митинги. Сомнения в своей безопасности возникли у жителя Гомеля уже через несколько дней.

"Мне прислали повестку из того же РОВД, где меня пытали, по новому делу: хотели привлечь к ответственности как активного нациста. Еще до выборов - после того, как я активно начал размещать посты в социальных сетях о событиях в стране, на меня якобы поступило заявление, что на своей странице "ВКонтакте" я занимаюсь пропагандой нацистской символики", - рассказывает Новиков.

Речь шла об опубликованной в 2016 году фотографии из музея Великой Отечественной войны в Киеве, где Новиков побывал вместе с сыном. На снимке был орел со сломанными крыльями, в лапах он держал нацистскую свастику.

Вместо Новикова на прием к начальнику РОВД сначала пошел его отец.

"Он спросил, за что меня били. Ему ответили, что избиение было случайным, но якобы у меня из ботинок вытащили взрывпакеты", - говорит Максим.

Сам он позже все же явился в милицию.

"Они не стеснялись смотреть в глаза - говорили: "Проходите, ручки обрабатывайте антисептиком", даже без медицинской маски меня не пустили, - вспоминает Новиков. - Дознаватель во время беседы сказал, что был 11 августа на работе, но занимался документами и не слышал, как все РОВД воем выло, выли задержанные взрослые мужики. И я понял, что люди, которые нас пытали, скрывая лица, снимут черные маски и будут находиться среди нас".

"Ваш президент сошел с ума - у нас было такое 30 лет назад"

На белорусской границе возле Гродно Алексей предъявил справку районной милиции, что в списках невыездных он не числится: "С этой бумагой докопаться до меня они уже не могли". Но гомельчан - Максима Соловьева и Максима Новикова - продержали там 40 минут.

"Нас проверяли через каналы КГБ и МВД, но запретов на выезд в их базах не оказалось, - рассказывает Соловьев. - Я прямо сказал, что еду за политическим убежищем, потому что у меня не было других оснований. Конечно, боялся, что не пропустят, выкурил три сигареты, хотя вообще не курю".

"Виза на нашей стороне не нужна, но белорусские пограничники морально давят на людей, которые переходят границу, - объясняет Новиков. - У меня интересовались: "Какого хрена вы покидаете Беларусь, если у вас нет визы". Я ответил: "У меня есть вид на жительство". Требовать, чтобы я этот документ показал, они не стали".

Тот же трюк удался Алексею из Минска: он объяснил, что у него есть "карта поляка", но доставать ее долго, а за ним очередь. Сказали: "Ладно".

"Некоторым ребятам, с которыми мы потом оказались соседями в карантине, белорусские пограничники задавали вопросы, зачем они едут в Польшу, хотя таможенников не должно это интересовать, - рассказывает Новиков. - Были даже те, кому давали подписать бумагу, что если они будут возвращаться обратно, [потому что] их не примет польская сторона, то их дело передадут в КГБ, и там с ними будут разбираться".

Польским пограничникам они сразу говорили: "Нам нужно политическое убежище", и объясняли, что покинули Беларусь, опасаясь за свою жизнь и свободу. Беженцев поразило, что люди с оружием и в форме, в том числе сотрудники спецслужб, при общении с ними цитировали законы и международные нормы о правах человека. Белорусы рассказали им свои истории, показали справки, протоколы и фотографии.

"Водитель позвал коменданта, пришел молодой пограничник и устроил мне культурно допрос, - говорит Алексей из Минска. - Я рассказал все, как было, показал толпу омоновцев на видео. Он спросил: "Зачем пошел на митинг?" Я говорю: "Мы не били, не крушили, стояли и кричали: "Жыве Беларусь!" Нелогично за "Жыве" задерживать и приписывать статью". А милиция даже за фразу "Милиция с народом" избивает и пытает".

Пограничник был шокирован, позвонил начальнику и сказал: "Вам помогут".

Была уже ночь, Алексею дали переночевать на границе, а утром привезли его и еще троих беженцев в Бяла-Подляска: "Мы были в этом центре одни из первых, но каждый день там прибавлялось людей. В центре я прошел медкомиссию и опять ответил на вопросы, зачем участвовал в митингах. Мне сказали: "Будем рассматривать и поможем, потому что ваш президент сошел с ума - у нас было такое в Польше 30 лет назад".

Алексей из Гродно говорил с пограничниками по-польски. Его спросили: "Чего вы хотите от польской стороны". - "Я пояснил, что действительно хочу убежища, а домой сейчас не могу вернуться, потому что там полная жесть и людей трясут". В качестве доказательств Алексей показал фото своего задержания, опубликованное на местных новостных сайтах. Снимал его гродненский журналист, говорит он, которому омоновцы в те дни сломали обе руки.

В карантинный корпус в Бяла-Подляска белорусов везут с пограничных пунктов и Бреста (около 46 км), и Гродно (более 200 км). Привозят и тех, кто прилетел по польской визе в Варшаву на самолете и попросил политическое убежище в аэропорту. Беженцев расселяют в отдельных комнатах, по зданию заставляют ходить в масках, трижды в день привозят еду. Выдают 160 злотых (около 35 евро) и временные удостоверения, но на время карантина документы хранятся у коменданта.

"С нами в карантине было человек 60, ребята со всей Беларуси - кто-то из Минска, кто-то из Молодечно, все с физическими увечьями, которые они получили при задержаниях. Народ просто уходит со страны, потому что реально боится за свои жизни, потому что полное беззаконие творится", - рассказывает Новиков.

Четверо беженцев из Беларуси к этому моменту уже почти месяц живут в Варшаве. Алексей из Минска вместе с Алексеем из Гродно (фамилии они просили не называть) снимают квартиру почти в центре польской столицы. Другую квартиру - на окраине - арендуют их друзья из Гомеля Максим Новиков и Максим Соловьев.

Процедура рассмотрения заявлений на получение убежища должна занять от трех до шести месяцев. Однако если обстановка в Беларуси за это время изменится, их могут вернуть домой.

Второй дом для репрессированных и обиженных"

Польша, Литва, Латвия и Украина заявили о готовности принимать белорусов в упрощенном порядке в 20-х числах августа, когда стало ясно, что протесты в стране не утихают.

"Мы такой быстрый путь для людей, которые по политическим причинам вынуждены убегать из своей страны, открыли, - объяснял замглавы польского МИД Марчин Пшидач. - И он открыт для всех, кто чувствует угрозу".

По словам польского премьера Матеуша Моравецкого, Польша может "стать вторым домом для репрессированных, обиженных белорусов". На помощь им страна готова выделить 50 млн злотых (около 11 млн евро), кроме того, власти обещают предоставить стипендии и льготы студентам и ученым из белорусских вузов.

На питание и оплату аренды квартиры власти Польши готовы выплачивать беженцам по 25 злотых (около 6 евро) в день или 750 злотых (около 167 евро) в месяц. Это в 3,5 раза меньше минимальной зарплаты в Польше и в 7 раз меньше среднего заработка в стране (более 5,4 тыс. злотых или более 1200 евро). Те, у кого денег нет, живут в многоэтажных центрах для беженцев, где кормят бесплатно.

До получения статуса беженцев собеседники Би-би-си не имеют права работать в Польше. Алексей из Минска был монтажником на стройке, но хочет получить профессию в местной "полицеальной школе" (аналог техникума) с дальнейшим трудоустройством.

Трое его друзей - индивидуальные предприниматели, занимались малым бизнесом (ремесла, арт-бизнес, сценарии компьютерных игр). Все они хотели бы вернуться домой и переживают за родных, оставшихся в Беларуси.

"Пока мы в подвешенном состоянии - можем только ждать и наблюдать за обстановкой в стране. Сидеть на шее у государства в Польше не хотелось бы", - говорит Соловьев.

Еще до выборов, по его словам, он разошелся с женой, во многом - из-за политических разногласий: "Она против протестов, и такая причина расставания у многих: конфронтация есть и среди коллег, и в семьях".

Официальной статистики о том, сколько белорусов по итогам протестов бежали в Европу, в открытых источниках нет. 6 сентября глава канцелярии премьера Польши Михал Дворчик констатировал, что политическое убежище в Польше запросили более 100 человек.

20 сентября, член Координационного совета белорусской оппозиции, экс-министр культуры Павел Латушко заявил, что в Польше находятся уже около 500 белорусских беженцев. В Литве, по данным организации "Дапамога", их около 300, сравнил он.

"Больно слышать термин "беженец" в отношении белорусов", - добавил Латушко.