Светлана Алексиевич: Почему мы оказались в руках самой примитивной диктатуры, сложно ответить

Лауреат Нобелевской премии по литературе Светлана Алексиевич была вынуждена покинуть Беларусь больше двух лет назад. 14 января 2024 года она встретилась со своими читателями в Берлине, чтобы поговорить о диктатуре и революции, страшном настоящем времени, судьбе родины и региона. И, конечно, о тяге домой.

Алексиевич призналась, что скучает по Минску и “очень страдает” из-за того, что уехала, а “многие из наших остались”. По ее словам, люди внутри страны “переживают там сложные времена”, а она чувствует себя виноватой за то, что не вернулась назад. Вместе с тем писательница не считает, что “правильный ответ” — “уехать [обратно] и сесть на Окрестина в тюрьму”. “Но это все равно мучит, что ты здесь”, — добавила она.

Уехавшим и оставшимся белорусам, убеждена писательница, нужно прекратить споры и взаимные обвинения: “У каждого своя судьба, каждый любит Беларусь, нужно как-то сохранить то, что можно”.

Алексиевич подчеркнула, что Беларусь — ее родина. Она очень любит белорусов — “народ, который был все время угнетен; очень чистый, очень наивный, как ребенок”.

“Я об этом вспоминала, когда была наша революция (массовые протесты после сфальсифицированных президентских выборов в 2020 году. — “Позірк”.), — отметила литератор. — Женщины — все с цветами, в белых платьях. Все думали, что свобода — это праздник, так все шли. И потом <…> нас всех разогнали, многие уехали. Около 50 тысяч прошло через тюрьмы, полторы тысячи политзаключенных. <…> И какая-то беспомощность. Те, кто жил в СССР, могут сказать, что они это испытывали в советское время: ты понимаешь, все знаешь, но все окутаны какой-то единой цепью, никто не может ничего сделать”.

Почему мы оказались в руках самой примитивной диктатуры, сложно ответить.

В Минске Алексиевич жила рядом со Свислочью, в квартире, которую смогла приобрести на часть денег от Нобелевской премии.

“Я об этом всегда мечтала, поскольку мое детство прошло над рекой, — сказала она. — И я мечтаю когда-нибудь опять сделать то, что я делала по утрам, — выйти из дому и пройтись вдоль реки. Не смотреть на этих силовиков в ужасе, а видеть своих людей, которые идут спокойно, улыбаются. Не таких, каких показывает белорусское телевидение. Хотя большинство людей живет, как и жило. Какие-то новые хозяева жизни в ресторанах, такова жизнь… Я скучаю по дому”.

Сегодня, считает литератор, ни у кого не вызывает вопросов тезис “Беларусь — это не Россия”. “Посмотрите: молодежь носит вышиванки (хотя за это могут посадить), учит белорусский язык. Беларусь — это отдельное государство, притом что мы маленькая страна, мы все время под этой глыбой огромной русской. И очень трудно из-под нее выдраться”, — отметила она.

Чувствуя себя белоруской, Алексиевич одновременно воспринимает себя “человеком мира”, “космополитом в каком-то высоком смысле”. “Когда я была в Чернобыле, где нельзя было сесть на траву, где цветут сады, где все это — смерть, но в каком-то совершенно незнакомом обличье, я не чувствовала себя белоруской или француженкой, или украинкой, я была представителем биологического вида, который может исчезнуть”, — вспомнила она.

Земля “становится все меньше”, потому, призналась писательница, ей ближе принцип “человек — человеку”, а не “белорус белорусу белорус” (концепция взаимоотношений, наполнившаяся позитивным смыслом в 2020 году на волне широкой солидарности сторонников перемен).

Сейчас Алексиевич работает над новой книгой — о нынешнем времени. Черновое название “В ожидании варваров” она позаимствовала у автора одноименного стихотворения греческого поэта начала XX века Константиноса Кавафиса.

“Мы все сейчас как-то беспомощно застыли и все время рассказываем себе [про] страшную нашу жизнь, [приводим] примеры и ждем варваров”, — сказала писательница.

Больше всего, по ее словам, в книге будет “о революции” 2020 года в Беларуси, “о нашей попытке”.

“Несмотря на то, что все время говорили: “Пока мы не начнем жечь шины, мы не добьемся свободы”, я была против крови, — подчеркнула Алексиевич. — Мой дом в центре города. Каждое утро я видела, какое количество военной техники шло в город. И я представляла, что если выйдут студенты (а первыми, конечно, выйдут молодые люди), то они будут все уничтожены”.

Теперь белорусов и ее лично (в 2020 году литератор вошла в президиум Координационного совета по урегулированию политического кризиса) укоряют тем, что протест был мирным, когда “нужно было жечь шины и бросать коктейли Молотова”.

“Наш народ в тот момент не был готов к коктейлям Молотова. Мы шли [на марши протеста] как на праздник, брали детей, даже домашних животных. Это было так красиво, так здорово”, — сказала Алексиевич.

Мне казалось, что мы предлагаем другой вариант перемены жизни и власти — необязательно через кровь, что можно иначе. Но нет, нас очень быстро стащили на землю — и опять кровь.

Находить героев для новой книги писательнице нетрудно, поскольку “около миллиона белорусов за границей”: “Если я не могу поехать в Беларусь, то из нее приезжают люди, и я могу с ними встретиться”.

“Проблема в идее. Собрать кучу кошмаров наших, коллекцию этих ужасов — это не то. Сегодня нужно на массу вопросов наново ответить, поэтому я так долго пишу эту свою книгу”, — подчеркнула она.

Однако создавать ее, призналась писательница, тяжело, потому что “зверство человеческое, животное”, которое “выползает”, для нее “не только гадко”, оно ее “парализует как человека”.

“Я не знаю как с этим потом жить. Есть отчаяние. Утешиться нечем — зло достаточно хищная вещь. Ты в это погружаешься и начинаешь изучать. Главное не сделать это так интересно, чтобы людей это зло не отталкивало, а, наоборот, показывало, как оно бездонно. Добро проще, о нем тяжелее писать”, — призналась Алексиевич.

По словам писательницы, многих белорусов сбивает с толку, почему она пишет книги на русском языке. “[Советская] идея говорила на русском языке, а я писала на русском”, — объяснила она.

“И тогда, куда не приеду — в Киев, Ташкент, все говорили на русском языке, и это была правда времени, правда идеи, — продолжила Алексиевич. — Я бы даже не смогла писать на белорусском, потому что люди не говорили на хорошем белорусском языке, который теперь я часто слышу от молодых. Это не “наркомовка” (вариант правописания 1933 года, трансформировавшийся в современный официальный стандарт. — Ред.), а настоящий белорусский язык, но его мало кто знает”.

На вопрос, как белорусам в стране и за ее пределами сохранить Беларусь в условиях тотальной русификации, “не дать раствориться в империи”, Алексиевич посоветовала каждому “делать, что можно, свое маленькое дело”.

“Как у святого Павла: “Иногда бывают дни, когда тебя не слышат, но горе мне, если я перестану проповедовать” (вольное изложение 1-го послания к Коринфянам, 9:16 — “Когда я проповедую Евангелие, то мне нечем хвалиться, ибо эта обязанность возложена на меня. Горе мне, если я не проповедую Евангелие”. — “Позірк”.)”, — заявила писательница.

Нужно делать свое дело в меру своих сил. Не сопутствовать злу и не терять веру.

“В конце концов, есть дети, [нужно] их готовить и какие-то слова находить для них. Есть работа. Есть своя единственная жизнь, ее прожить — тоже много значит. Другого выхода нет. Нам сейчас очень сложно, потому что есть Украина, Израиль — мир горит со всех сторон”, — добавила она.

Сегодня Беларусь и Россия, по словам автора, “опять оказались в гетто”. “Мы <…> все-таки были открыты миру, много молодых людей ездило, училось [за границей], в этом была надежда, а сейчас она отброшена на пару десятков лет назад”, — констатировала Алексиевич.

Рассуждая о развязанной РФ войне против Украины и соучастии Беларуси в этой агрессии, писательница показала себя сторонницей принципа индивидуальной ответственности за происходящее.

“[Можно сказать], что мы все — и я в том числе — виновны в том, что наши госпитали забиты русскими ранеными, что у нас полно военной техники, на наших аэродромах <…> русские самолеты, — сказала она. — Или когда в первое время ехали, мародерствовали русские войска, танки и бронетранспортеры были похожи на маленькие магазины. Они тащили холодильники, стиральные машины — все, что только могли. И, какой ужас, они продавали потом это на наших рынках в Беларуси — и белорусы покупали. Им (захватчикам с награбленным. — “Позірк”.) было разрешено отправлять все это в посылках, они на белорусских почтах это грузили и отправляли в Россию”.

“В это страшное время нельзя, конечно, не признать, что все мы — соучастники, но вот так жестко сказать, что каждый виновен, я не могу. Я все-таки за личную ответственность”, — подчеркнула лауреат Нобелевской премии.

Алексиевич полагает, что Беларусь и Россия “сами не смогут осудить своих преступников”. “В Германии [после Второй мировой войны] американцы помогли, мир помог судить этих преступников. Я думаю, что сама Германия долго не смогла бы это сделать, — отметила она. — Если оставить этот удел только русским и белорусам, [если] нам никто не поможет, то я боюсь, что это [будет] гражданская война. Это испытание нас еще ждет”.

Украина, подчеркнула литератор, теперь в сложном положении. “Когда сейчас я встречаюсь здесь с украинцами… В каждой семье погибло несколько человек и осталось по одному ребенку”, — сказала Алексиевич.

“[Это] не большая страна (Украина — самое большое по площади государство среди тех, что целиком находятся в Европе. — “Позірк”.), а на нее навалилась такая огромная Россия и растерянность Европы и Америки. <…> Но украинцы защищают там свою родину, а что там защищают русские, я не знаю”, — отметила она.

Писательница обратила внимание на процессы трансформации РФ в “коммунистическую Россию”, “Россию Сталина”.

“Я приезжала в Москву и встречалась со своими друзьями, в газетах, журналах говорила обо всем этом, — вспомнила Алексиевич. — Они отвечали мне: “Светлана, это у вас [у власти] этот валенок колхозный, а у нас это (возвращение сталинизма. — “Позірк”.) уже невозможно, необратимо. <…> Что мои друзья думали, когда за пару дней исчезло “Эхо Москвы” (независимая радиостанция, ликвидированная в марте 2022 года после решения Генпрокуратуры РФ ограничить к ней доступ. — “Позірк”.)?”

По словам лауреата Нобелевской премии, “сегодняшнее время пострашнее советского, потому что сегодня человек более страшен, чем тогда, когда были какие-то сдерживающие помыслы”.

Оказалось, что становиться свободным — долгий процесс.

“Человек сидел в лагере, потом вышел за его ворота — и стал свободным. Нет, он ничего не знает [о том], как жить по-новому, вот и продолжает жить в лагере — по его законам”, — отметила литератор.

К моменту развала советской системы, считает Алексиевич, никто, включая экономические и политические элиты, не был готов к “новому времени”. Никто не знал, что можно предложить людям вместо коммунизма, о котором “были очень упрощенные представления”.

“Мы о нем не размышляли, не отрефлексировали ни ГУЛАГ, ни большевизм. Оказались совершенно голыми перед новой реальностью. И она нам отомстила”, — добавила писательница.

"Позiрк"