Значение мартовских выборов президента в России, казалось бы, минимально. Избирательная кампания полностью подконтрольна Кремлю, вместо реальных соперников у Путина будут лишь беззубые спарринг-партнеры, а технологии мобилизации электората отточены до совершенства.

Однако к грядущему голосованию не стоит подходить с традиционными лекалами, подразумевающими конкуренцию, предвыборные программы, борьбу за электорат. Речь идет об административной процедуре со своей собственной политической логикой. И с этой точки зрения без интриг не обойдется.

Ставка на войну

Какими бы ни были выборы, но они — наряду с продолжающейся войной — влияют на внутриполитические тренды и меняют Россию. Кремль может сколько угодно изощряться в построении цифрового ГУЛАГа и закручивать гайки политического контроля, но президентская кампания самим своим существованием предполагает внутривластную дискуссию о настоящем и будущем.

Яркий пример — борьба, которая разворачивалась вокруг сценария выдвижения Путина на новый срок. С одной стороны был внутриполитический блок Кремля, уверенный в необходимости строить будущее на основе гражданской повестки. Ключевые слова тут — достижения, прогресс, развитие, эффективность. А вот война — это нечто временное, находящееся на периферии общественной жизни и народного сознания. Воплощением идей этой «партии» стала расположившаяся на ВДНХ выставка «Россия»: кураторы внутренней политики готовили президента к тому, что именно там и стоить объявить о выдвижении.

Однако победила другая линия: страна ведет борьбу за выживание, а война — это стратегический выбор, за который заплатит каждый россиянин. Это ставка на долгосрочную политическую мобилизацию, когда общество втягивается в военную проблематику и становится соучастником военных решений.

Такая система поощряет жертвенный патриотизм вплоть до готовности отдать ради победы самое дорогое — детей. А попытки бороться за возвращение тех, кто в 2022 году был мобилизован, представляются эгоистичным частным выбором, противоречащим интересам государства.

Именно в этой логике было построено выдвижение: трое просивших Путина о выдвижении потеряли своих детей на войне. По сути, в их лице война выбирает Путина, а значит, именно ее нужды и логика будут задавать вектор будущих решений президента. Неслучайно среди первых действий Путина в начале 2024 года были посещение раненых в госпитале и встреча с семьями военнослужащих.

Ставка на войну как доминирующую составляющую повседневности — это политический выбор, сделанный в логике президентской кампании. Этот выбор будет усугублять консервативные тренды, ускорять репрессии и делать российскую политику более нетерпимой и безжалостной.

На практике это проявляется, например, в реакции на декабрьскую «почти голую вечеринку» в Москве. Система стремительно перешла от простого осуждения подобного поведения к административному преследованию, которое вскоре может перерасти в уголовное. Режим настраивается на все более радикальные формы самозащиты от всего враждебного, даже если «угроза» исходит от политически беззубых «своих» (например, представителей шоу-бизнеса).

Военная линия начинает диктовать Путину свои собственные правила. Президент и его окружение сами вынуждены встраиваться в новую реальность, когда-то ими же созданную, и подчиняться ей. Выбрав войну и пустив ее внутрь, Путин загоняет себя в ловушку, становясь ее функцией и ее инструментом. И грядущие выборы во всех этих процессах сыграли роль катализатора.

Легитимное недовольство по-кремлевски

Неинтересные сами по себе выборы важны еще и потому, что на их фоне неизбежно появляются или обостряются различные социальные вызовы. Конечно, общество в России остается под мощным политическим и административным контролем. Однако предвыборное поведение Путина выдает его стремление избежать любого социального недовольства — как будто он баллотируется не в военной России, а в демократической стране.

Совершенно избыточно и неестественно выглядят срежиссированные сцены исполнения детских желаний. 21 декабря Путин прервал участие в заседании Совета по стратегическому развитию и нацпроектам, чтобы пообщаться с девочкой Ксюшей, мечтающей стать журналистом. Андрей Колесников из «Коммерсанта» красочно описал абсурдность действа, но самому Путину, похоже, понравилось. После новогодних праздников Дмитрий Песков анонсировал разговор президента уже с другой участницей «Елки желаний» — девочкой, которая благодаря президенту исполнила мечту, посетив Байкал.

Сейчас Путин одновременно и Дед Мороз, олицетворяющий отеческую заботу о гражданах, и лидер воюющей нации, поощряющий отправку детей на фронт. Такой политический оксюморон возник из-за отсутствия единого образа будущего России. Разные фракции внутри власти конфликтуют по этому поводу, что в итоге ослабляет президента и даже придает его образу некоторую комичность. При всей плебисцитарности предстоящих выборов страх власти перед социальным недовольством все равно играет в них важную роль. Яркий пример — протест жен и матерей мобилизованных. Президентская администрация всеми силами пытается противостоять разрастанию этой темы до федерального уровня. Кураторы внутренней политики наставляют регионы: надо утихомирить недовольных и при этом обойтись без громких арестов (правда, у полиции и ФСБ свои методы). В декабре во время длившейся четыре часа пресс-конференции Путин проигнорировал вопросы о судьбе мобилизованных. Перед президентом был непростой выбор. Отказ проводить ротацию чреват всплеском недовольства, причем среди провоенной аудитории. Замолчать — значит проявить нерешительность, спровоцировав медленную эрозию политического лидерства. Кремль счел второй вариант более безопасным, а удар на себя в итоге приняло Минобороны, заявившее о нецелесообразности ротации. А вот в еще одной потенциально взрывоопасной истории — кампании по ограничению абортов — тактика оказалась иной. Если с ротацией мобилизованных в распоряжении Путина хороших решений не было (согласие на демобилизацию бойцов означало бы новую мобилизацию), то тут подвернулся шанс выступить «добрым полицейским».

Напомним, что с ноября в стране с подачи пролайф-активистов, религиозных деятелей и консервативных парламентариев развернулась кампания за ограничение абортов: регионы стали вводить административную ответственность за склонение к прерыванию беременности, а также принуждать частные клиники отказаться от таких услуг. Для губернаторов (особенно — с непрочными позициями) это была возможность заработать политический капитал, выстроив отношения с влиятельной консервативной частью элиты.

Волна стала набирать такую высоту, что депутаты уже вовсю приступили к подготовке законопроектов об ограничениях на федеральном уровне. Минздрав устал отмахиваться от требований срочно принять меры по спасению демографической ситуации (ведомство отбивалось полумерами вроде ужесточения норм учета препаратов).

Однако опросы показали, что большая часть российского общества против запрета. В результате Путин на пресс-конференции и губернаторов поддержал, и народ успокоил: мол, женщины пусть сами решают, как поступать. После этого как по волшебству законодатели моментально свернули свои антиабортные инициативы.

Два случая — с мобилизованными и ограничениями абортов — доказывают, что Кремль и лично Путин следят за общественным мнением, серьезно относясь к угрозе легитимных (согласно собственным критериям властей) массовых протестов. Недовольство родственников мобилизованных признали явлением, недостаточно масштабным для реакции на высшем уровне. А вот аборты сочли важной темой, требующей комментария президента.

Сколь бы жестко Кремль ни контролировал телевизор и громил оппозицию, объективная повестка дня навязывает свою логику действий и выдает путинский страх перед непредсказуемой народной массой. И где «рванет» — предсказать никто не возьмется. 2024 год только начался, а уже преподносит сюрпризы. Например, морозная погода в Московской области спровоцировала многочисленные коммунальные аварии, в результате которых более 110 тысяч человек оказались в неотапливаемых домах.

Политические позиции губернатора Андрея Воробьева оказались под ударом. Путин, в последнее время максимально отдалившийся от рутинной повестки, взял ситуацию под личный контроль. Это необычно, но легко объяснимо. Любые выборы (включая те, что ждут нас в марте) подсвечивают сдвиги в отношениях власти и общества. А сейчас, в военное время, ставки настолько высоки, что Кремлю приходится скрупулезно учитывать любое проявление массового недовольства. Если оно, конечно, соответствует представлениям властей о легитимности.

Татьяна Становая, Carnegie Endowment for International Peace