Сегодняшняя Россия в своей устойчивости оказывается похожей на поздний СССР. Объективно все надежно закреплено, власть контролирует ситуацию. Но в любой момент все может начать сыпаться, потому что главный источник угроз для системы коренится в том, как она устроена, пишет Максим Саморуков Carnegie Politika.

Путинская система сегодня выглядит как никогда неуязвимой. В прошлом остались первые поражения на фронте и шок от западных санкций. Теперь войска движутся вперед, нефть продается на Восток, а щедрые госрасходы на войну обеспечивают и экономический рост, и лояльность населения.

Кажется, что все в России — от ВПК до средних школ — успешно приспособилось к новой военной реальности. Теперь Кремль может позволить себе воевать с Украиной и Западом столько, сколько потребуется.

И даже трагедия масштаба недавнего теракта в Крокусе не заставит его остановиться и призадуматься о выбранном курсе.

Успехи России в адаптации к войне действительно превзошли ожидания. Однако есть в российской госмашине один элемент, который работает чем дальше, тем хуже, и никаких попыток адаптации там не просматривается. Речь про систему принятия решений.

В этом вопросе режим не сделал никаких выводов из провалов начала войны, а, наоборот, стянул еще больше власти в руки одного человека, предоставив остальному госаппарату лишь исполнять, а еще лучше — предугадывать его желания.

А такой конструкции не нужны никакие враги, чтобы в какой-то момент обнулить любые достижения. 

Механика Горбачева

Один из лучших знатоков России Стивен Коткин как-то заметил, что Запад в свое время не смог заранее предсказать распад Советского Союза просто потому, что тот заранее и не начинал разваливаться. То есть даже к концу 1980-х годов в стране не шло каких-то объективных процессов, которые бы делали распад неизбежным.

Наоборот, почти до самого конца СССР оставался вполне устойчивой структурой, но в какой-то момент рухнул, потому что с самого верха посыпались самоубийственные решения, которые послушный госаппарат слепо воплощал в жизнь без малейшей фильтрации и контроля качества.

Это описание во многом верно и для сегодняшней России. Сравнение таких разных людей, как Путин и Горбачев, может показаться кощунством, но в определенных аспектах не лишено оснований.

Да, они сильно отличаются в своих устремлениях, характере, системе ценностей. Но есть у них два важных сходства. Первое — это умение навязать всей инертной махине госаппарата свои личные приоритеты, которые та особо не разделяет.

Второе — склонность впадать в прокрастинацию, когда запущенные ими события выходят из-под контроля.

Консервативная советская номенклатура никогда бы не согласилась на перестройку, гласность и демократизацию, если бы Горбачев не навязал ей все это, пользуясь своими сталинскими полномочиями.

А так аппаратчики, приученные беспрекословно выполнять все, что приказывает человек на посту генсека, послушно принялись внедрять перестройку до тех пор, пока та не разрушила столь удобную для них советскую систему.

Путин, конечно, не собирается вести Россию ни к демократии, ни к гласности. Но с точки зрения механики он похожим образом воспользовался своими гигантскими полномочиями, чтобы впихнуть Россию в войну, которой не хотели даже большинство заседавших в Совбезе, не говоря уже о более широких слоях российской элиты. А дальше логика развития событий стала работать самостоятельно.

С помощью войны Путин заставил и госаппарат, и бизнес пожертвовать своими довоенными привилегиями, достижениями и планами и начать строить новую Россию, которая бы соответствовала его личным представлениям о прекрасном.

Это вообще стало главной задачей всех участников общественной жизни в России — как можно точнее предугадывать и выполнять пожелания президента.

Понятно, что такая система приоритетов не может не вести к деградации госаппарата, и подтверждений тому уже в избытке. Российские спецслужбы десятилетиями копили опыт борьбы с исламским экстремизмом, но с началом войны это стало никому не нужно. Зачем ловить исламских террористов, когда награды и звания дают за украинских диверсантов.

Даже недавний теракт в «Крокусе», несмотря на беспрецедентные масштабы, вряд ли заставит российских силовиков спохватиться. Скорее наоборот — когда Путин заранее требует объяснить случившееся украинскими кознями, какой безумец станет ему возражать, независимо от реальных фактов?

Вполне закономерно, что все силы будут брошены на ловлю террористов не из ИГИЛа, а из украинско-американской Burisma, пускай это навредит и расследованию уже случившегося теракта, и предотвращению возможных следующих.

В других сферах дела обстоят похожим образом. Отдельные части экономического блока правительства давно сконцентрировались на производстве красивых циферок на радость президенту, махнув рукой на какую-либо координацию.

В результате повышение процентной ставки для борьбы с инфляцией идет одновременно с щедрым потоком субсидируемых кредитов и ростом госрасходов. Экспортные эмбарго то вводят, то отменяют, то опять вводят — в зависимости от того, о чем нужно доложить президенту: о снижении цен на внутреннем рынке или о росте доходов бюджета от экспортных пошлин.

Временные административные решения незаметно превращаются в постоянные и еще более нерыночные — лишь бы отложить подальше непопулярные шаги, которые могут огорчить президента. И все это на фоне хаотичного передела собственности, когда суды не глядя штампуют переход активов из одних рук в другие из-за нарушений в приватизационных сделках начала 1990-х.

Былая компетентность экономических властей постепенно тонет в этом параде угодничества и в любой момент может окончательно исчезнуть. Кто отважится сказать президенту нет, если он вдруг решит, что обстоятельства военного времени требуют более жесткого администрирования экономики?

Опять прокрастинация

Впрочем, путинская нерешительность порой оказывается еще более разрушительной, чем его решения. И этим Путин тоже похож на Горбачева. В какой-то момент тот был настолько ошарашен масштабом инициированных им перемен, что впал в прокрастинацию и за последние два года у власти так и не смог предложить стране хоть какую-то программу дальнейших действий.

Уйдя в бесконечное ораторство и международные турне, Горбачев предоставил Советскому Союзу самостоятельно адаптироваться к новой реальности. Оставшись без указаний из центра, СССР провел некоторое время в томительном ожидании, а потом не придумал ничего лучше, чем развалиться в надежде, что это поможет хоть как-то урегулировать зависшие вопросы и неясности.

У современной России тоже хватает проблем с адаптацией к новой военной реальности, а создавший эту реальность Путин не торопится обеспечивать всех заинтересованных подробными инструкциями.

В результате разные части системы или впадают в ступор, или начинают самостоятельно придумывать, как им жить дальше, — порой с тяжелыми последствиями.

Например, самое массовое вооруженное выступление против путинского режима — мятеж Евгения Пригожина — был именно такой попыткой выжить в новой реальности. Многие годы наемники «Вагнера» благополучно сосуществовали с регулярной армией, не особо мешая друг другу.

Но начавшаяся война подняла ставки и распалила амбиции, подтолкнув стороны к прямому конфликту.

Путин не снизошел до того, чтобы лично разбираться в их споре, поэтому Пригожину не осталось ничего другого, кроме как попытаться привлечь президентское внимание с помощью мятежа.

Цели восставших были весьма ограниченными и не имели ничего общего с борьбой против путинского режима. И тем не менее они чуть его не обрушили просто потому, что пытались приспособиться к новой воюющей России.

Похожим образом никто в Кремле не удосужился объяснить, как жить в военных реалиях властям Дагестана. Поэтому они не знали, как быть, и просто бездействовали, когда в октябре прошлого года толпа громила международный аэропорт Махачкалы в поисках евреев.

Всего пару лет назад такое было невозможно представить, но теперь на дворе война, Иран — наш ближайший союзник, а Израиль, получается, — враг. Поэтому поди пойми, как местным властям нужно вести себя с антиизраильским погромом — разгонять или, наоборот, поддерживать. Надежнее дождаться инструкций из центра, даже если за это время толпа успеет ворваться в самолеты.

Недавний теракт в «Крокусе» — во многом из той же серии. Вот США делятся с российскими спецслужбами информацией о возможном теракте. Но могут ли те воспользоваться ей теперь, когда идет война и когда президент публично называет эту информацию «шантажом»?

В таких условиях проявлять подозрительное рвение, по сути, в сотрудничестве с американцами может быть намного опаснее, чем просто бездействовать, пускай и ценой десятков человеческих жизней.

В итоге получается, что российская власть совершенно не нуждается в мощной оппозиции, чтобы оказаться под угрозой. Да, антипутинские силы в России слабы и дезорганизованы, но это не делает режим крепче.

Три крупнейших шока для власти за последний год были порождены не мощью антипутинских настроений, а войной, которую Путин сам начал.

И в этом сегодняшняя Россия тоже похожа на поздний СССР, где антисоветские диссиденты не представляли серьезной угрозы и оставались под плотным контролем КГБ почти до самого конца Союза, в то время как советскую систему демонтировали начальники из КПСС, которых не заподозришь в антисистемности.

Успеть до дедлайна

Сегодняшней России, как и позднему СССР, приходится спешно и хаотично адаптироваться к новой реальности, которую на нее неожиданно обрушил Кремль, не потрудившись объяснить, как теперь жить.

Но если логика трансформации, инициированной Горбачевым, вела через потрясения к созданию новых институтов, то логика путинской трансформации загоняет систему лишь во все большую концентрацию власти в руках лидера. В результате подходы, оценки и даже просто состояние одного человека превращаются чуть ли не в единственный фактор при принятии решений.

Организованная таким образом система в принципе не может быть устойчивой — независимо от того, кто именно оказывается этим единственным человеком. Что уж говорить о ситуации, когда единственный источник решений многие годы живет в плотном окружении угодливых придворных, которые только пестуют его предвзятости, обиды и мании.

Тут риски неверных приоритетов, искаженного восприятия, всплеска эмоций и концентрации на одном решении как панацее от всех бед возрастают многократно.

А дальше на их пути уже нет никаких фильтров — все сразу превращается в государственную политику. Собственно, вторжение в Украину два года назад было именно таким неверным и разрушительным решением одного человека.

Почему оно должно быть последним, если в предыдущий раз остальной системе оказалось проще под него подстроиться, чем вовремя остановить или попытаться отмотать назад.

К тому же в сегодняшней России единственный источник решений находится уже в почтенном возрасте, что накладывает его личные временные рамки на курс развития всей страны. И дело тут не в мифических болезнях Путина — при его доступе к современной медицине почему он должен прожить меньше, чем Мугабе (дожил до 95) или Фидель Кастро (до 90)?

Однако Путин с его одержимостью историей не может не осознавать, что он уже находится у власти дольше, чем абсолютное большинство российских правителей. Он уже с большим запасом пересидел и Брежнева, и многих императоров.

Через считанные годы он обгонит и Сталина, и Николая I, а через девять лет оставит позади даже Екатерину II, став самым долгим правителем со времен Ивана Грозного.

Мало того, в свои 71 Путин несомненно в курсе, что приближается к возрасту, когда умерли большинство его предшественников: Ельцин — в 76, Брежнев — в 75, Хрущев — в 77, Сталин — в 74. Единственное исключение — Горбачев, проживший более 90, но он и у власти провел сравнительно немного. 

Все это рисует перед Путиным горизонт в пять-шесть лет активного правления, за которые он должен успеть завершить все, что планировал. И этот срок в пять-шесть лет может сидеть у него в голове, предопределяя решения, но оставаясь незаметным для всех остальных.

Это может породить опасные расхождения в восприятии, когда Россия вдруг начнет действовать непредсказуемо и иррационально, с точки зрения остального мира, просто потому что Путин опаздывает к своим внутренним дедлайнам.

В 1970-х иранский шах бездумно залил страну нефтяными деньгами, потому что спешил увидеть Иран модернизированным до того, как умрет от рака. Но вместо ускоренной модернизации нефтяная щедрость настолько обострила социально-экономические диспропорции, что в конце жизни шах смотрел не на Иран в клубе развитых стран, а на Исламскую революцию.

Похожим образом Гитлер в конце 1930-х считал, что раз война с Англией все равно неизбежна, то лучше начать ее прямо сейчас, пока ему всего 50, а не дожидаться, когда возраст и слабеющее здоровье затуманят его стратегический гений.

Мы можем только догадываться, как работают внутренние часы у Путина. Но неожиданное вторжение в Украину после более 20 лет у власти подсказывает, что они у него определенно есть, и время на них не бесконечно.

В итоге сегодняшняя Россия в своей устойчивости оказывается похожей на поздний СССР. Объективно все надежно закреплено, серьезных угроз нет, власть контролирует ситуацию.

Но в любой момент все может начать сыпаться, потому что главный источник угроз для системы коренится в том, как она устроена. А устроена она так, что может заняться саморазрушением и без появления серьезных проблем.